Всемирный следопыт, 1930 № 03

«Куда же черти унесли…» Звякнувшие в этот момент за дверью стремена изменили течение его мысли, и, поняв, что коновод уже седлает лошадей, он закончил иначе начатую фразу: «…вот это правильно!»

Через несколько мгновений два всадника вылетели из лабиринта кишлачных построек и дувалов в степь на вспыхивающие огоньки выстрелов. Две-три свинцово-никелевые шальные осы с визгов пролетели в темной выси, и в ответ им нервно расширили размах бега скачущие кони.

Пробовали ли вы лететь темной ночью по степи? Незабываемые ощущения! Земля смутной темной манерой скользит внизу. Ветер ласкает ездока, и в воздухе растворяется материя и тело. Ничего нет. Одно лишь сознание мчится куда-то во мрак, в необъятное. Изредка с коварной усмешкой подползет змеиная мысль: «А если скакун споткнется?» — и пропадает перед резонерски безразличным: «Тогда только голову сломаешь!»

Канонада прекратилась так же неожиданно, как и началась. Четкий ритм полевого галопа успокаивал взбудораженные внезапностью тревоги нервы. Где-то в степи должны быть палатки В темноте трудно ориентироваться — и тогда нужно довериться коню. Конь чует и знает то, что человеческим чувствам не под силу. Умный конь — лучший проводник. Невидимому, эти истины хорошо знали скачущие, так как поводья свободно болтались по бокам потных конских шей.

Через четверть часа напряженно дрожащий оклик метнулся навстречу:

— Стой! Кто?

— Свои, свои!

И опять уже облеченно отозвался окликнувший:

— Это вы, товарищ Вагин?

— Да. Что у вас тут за переполох?

— Ерундовина какая-то, товарищ командир. По степи кто-то с огнем ездит. Окликали — не отзывается. Мы подумали — басмачи, и давай стрелять.

— Ну, и что же?

— Ничего. Пропал куда-то.

— Где остальные?

— В палатки пошли.

— Каптилов где?

— Там же, — и, не дожидаясь, крикнул во мрак: — Ка-аптилов! Товарищ командир зовет!

Через минуту к Ватину подбежал приземистый курсант в шлеме на боку, с болтавшейся на ремне винтовкой. Его рапорт немногим отличался от торопких ответов часового. Ездит кто-то с огнем. Стреляли. Исчез.

— Что за бестолковщина! — Вагин начинал возмущаться. — Ну, ладно, в следующий раз не стреляйте, а потихоньку сообщите мне.

* * *

Здесь придется немного отступить от хода событий и познакомить читателя с теми целями, ради которых писался этот рассказ, а заодно коснуться времени и места, где происходили описываемые факты. Именно факты, так как вымысел здесь совершенно отсутствует, и я рассказываю лишь то, что видел своими глазами.

В 1922 году я был командирован N-скими кавкурсами на заготовку фуража в тогдашний Джизакский уезд. Время было смутное. Вместе с наступавшей весной, на ряду со всякой спавшей зимой тварью, оживали и бандитские шайки басмачей. Понукаемый английским золотом, на афганской границе энергично сколачивал отряды Энвер-паша. Готовилась интервенция Советского Туркестана. Перестрелки в роде описанной далеко не всегда кончались мирно. Отправили с простреленным басмаческой пулей бедром весельчака Панарина. В степи засвежели два глинистых холмика-могилки над трупами убитых. Немудрено поэтому, что нервы у нас были натянуты, и стрельбу по бродячему огню никак нельзя было назвать бессмысленной. Правда, позже мы познакомились с десятками таких огней, но научное объяснение этого явления мне до сих пор не известно, и, публикуя эти записки, я преследую две цели: во-первых, получить исчерпывающее объяснение, а, во-вторых, возможно, данные сведения принесут некоторую пользу в смысле открытия новых богатств в недрах земли.

Однако, вернемся к рассказу.

* * *

Станция Ломакина, Средне-Азиатской железной дороги, и кишлаки Каштал и Арават, соединенные на карте прямыми линиями, образ, от прямоугольный треугольник, смотрящий ломакинским острым углом на север. Волнистая степь вплотную подходит к южному катету Каштал — Арават, и сейчас же за ним резко вздымается вверх хаосом предгорий Тянь-Шянь.

Сегодня в Аравате базар. С раннего утра чадят жаровни с шашлыком. Тонкими голубыми струйками вьются дымки из огромных самоваров в чай-хане. На сухом пригорке расположились торговцы специями: перец черный и красный, купорос, золотистый ждан, краски, мотки шелка и ваты… Вокруг пригорков море цветистых халатов, белых, серых, зеленых, полосатые чалмы, конские головы, ишаки. Невдалеке, дежа_$ смакуют жвачку горбатые верблюды.

Базар в восточном захолустье — это клуб. Едва ли десятая часть толпы намерена что-либо купить. Остальные смотрят, пьют, едят и разговаривают. Разговор — это главное. На восточном базаре вы узнаете тысячи новостей: вам расскажут, что делается в далеком Хороге, отрезанном снеговыми перевалами, вы познакомитесь с подноготной всех окрестных кишлаков, даже из таинственной Мачи — горного кольца, занятого бандитами, — донесется до вас свежая весть.

Уже темнело, когда из чайханы вышел Вагин. Только что он законтрактовал обоз для перевозки сена. Завтра чуть свет прессованные тюки заколышутся на высоких арбах по дороге на станцию; оттуда по рельсам покатятся в Самарканд.