Всемирный следопыт, 1929 № 11

Заставный капитан, разохотившись, дал еще один выстрел картечью по нижним уже цепям, но неудачный. А затем, убежав снова на кухню, приволок в мешке три чугунных ядра. Ядра эти служили до сих пор грузом для отжимания квашеной капусты. И все же эти мирные кухонные предметы нагнали панический страх на американцев. После выстрела видно было, как ядро описывало в воздухе огромную параболу. Американцы же, думая, что это взрывчатые гранаты, беспорядочным стадом отхлынули назад, к берегу. Особенный ужас нагнало на охотников, третье и последнее ядро, дальность полета которого, благодаря удачному рикошету, увеличилась почти вдвое. Прочертив на снегу огромную борозду, ядро с треском ударилось в прибрежный холм, невдалеке от баркаса. Несколько охотников с перепугу залезли по пояс в воду.

— Ну-с, посмотрим, что теперь будут делать янки, — ехидно улыбнулся заставный капитан и, закурив носогрейку, сел на «барыню» верхом.

Американцы попрежнему толпились на берегу. С бака шхуны взвилась вдруг дымовая ракета, выросла в стройную полосу, на момент застыла, словно утомленная, в высоте и беззвучно рассыпалась, растаяла в воздухе. С поспешностью, выдававшей радость, охотники бросились к баркасу, сели и быстро отвалили.

— Похоже на то, что нас до завтра не будут беспокоить, — сказал Погорелко. — Значит у нас целая ночь передышки. Это неплохо.

Охотники высадились из баркаса, и он тотчас же был поднят на боканцы. Затем на палубе началась беготня. У брашпиля на носу встали наготове люди. Шхуна поднимала якорь и ставила паруса. Мокрая цепь поползла в клюз, показались облепленные илом и водорослями лапы якоря.

Траппер опустил зрительную трубу.

— Ничего не понимаю. Ведь они уходят. Неужели Пинк все-таки сдох от моей пули? Не в его характере не доводить игру до конца.

Сукачев молчал, нахмурив недовольно лоб.

«Белый Медведь» тронулся, поспешно отлавировал от берега на середину огромной Дьийской бухты и здесь, сделав лихо поворот оверштаг, лег на другой галс. Часть парусов упала, шхуна, став теперь к берегу штирбортом, легла в дрейф.

— Ага! — сказал только Сукачев и принялся бурно сосать трубку.

В борту шхуны открылся вдруг полупортик, до сих пор искусно скрытый люком, из которого, вытянув шею, выглянуло блещущее новенькой сталью орудие.

— Вот вам и уходят! — проворчал Македон Иваныч. — Не-ет, Пинк до конца будет играть. Но что это за чертовщину направляет он на нас?

Орудие скучающе медленно повернуло тонкое свое горло и уставилось на факторию черным, холодно внимательным глазом. Ослепительно желтое в сгущавшихся уже сумерках пламя сверкнуло у борта шхуны, осветив ее всю до последнего шкота феерически ярким светом. Звук выстрела, неожиданно мягкий и глухой, упал плавно на бухту и на снежную равнину. А затем послышался сверлящий приближающийся свист и новый грохот где-то рядом, на дворе фактории. Снаряд разорвался внутри пустого мехового склада, разбросав крышу до стропил, но, к счастью, не зажег высушенного морозом дерева.

— Та-ак, — протянул Сукачев, поспешно выколачивая о каблук трубку. — Чувствуете армстронговскую работу? Нарезы, продолговатый снаряд и все такое прочее. Хороша штука, нашей «барыне» не родня. Но заметьте, Пинк все козыри в игру пустил. Если узнают, что у него на борту армстронговское орудие, — ему не поздоровится. Но он идет и на риск.

Погорелко не ответил. Он думая о другом, об Аленушке. Что она делает в эту минуту? Конечно стоит на палубе «Белого Медведя» и, стиснув поручни, смотрит сюда, на факторию. Но что испытывает она? Жалость ли к нему, сожаление ли о своем поступке или просто радость, злобную радость?..

Снова звук выстрела мягко всколыхнул снежную тишину. Снова свист летящего снаряда. Пламя разрыва сверкнуло перед самыми глазами траппера, опалило ею смрадным жаром и отбросило в сторону. Но он поднялся невредимый, машинально выгребая забившийся за воротник снег. И тотчас же увидел Сукачева. Заставный капитан стоял на коленях, склонив обнажившуюся седую голову, а по лицу его густо текла кровь.

— Что с вами, Македон Иваныч? — бросился к нему Погорелко. — Вас ранило?

— Пустяки! — ответил Сукачев, останавливая снегом кровотечение. — Камнем иль льдышкой кожу на лбу поцарапало. Но еще парочка-другая таких же метких выстрелов, и от нас одни клочья останутся. Ведь у меня в сарае пудов пятьдесят компанейского пороху. Выше Чилькута швырнет, оглобля с суком…

В томительном ожидании катастрофы проходили минуты. Но «Белый Медведь» молчал. Помешали ли стрельбе опустившиеся сумерки, или же Пинк решил, что он уже доказал бесцельность дальнейшей борьбы с ним, но выстрелов больше не было…

(Окончание в следующем номере)

-

За утконосами. Биологический рассказ А. Буткевича.

I

План кампании. — Союз науки и жизни. — «Король попугаев». — Птицы-термометры. — Инкубатор в скрубе.