Всемирный следопыт, 1929 № 04

В тайгу отправляются три подводы, и после этого нам ничто не мешает выспаться на кроватях мозговских обывателей. Но до Кежмы, где предстоит длительная остановка, осталось лишь 15 километров. Не лучше ли разом покончить с этим?

Берем двое саней; наших кляч вручаем ямщику. На свежих лошадях домчимся быстро, а он подъедет не спеша. Мороз еще крепче. Коняжки дружно выносят за околицу. Ямщик, однако, не хочет отставать, но уставшим животным за нами не угнаться.

— Стой! — кричит он из темноты.

— В чем дело?

— Вы очень шибко гоните.

— Вот тебе раз! Мы уже уговаривались, что поедем шибко, лошадки у тебя добрые.

— Если поедете шагом — езжайте, а то отберу лошадей, — категорически заявляет он.

Шагом! Мы только потому его и взяли, чтобы ехать рысью, а шагом нас довезут и наши кони. Спорить с упрямцем, однако, было бесполезно. Возмущенные, мы вылезаем из саней.

— Можешь со своими лошадьми отправляться назад.

Мужик не возражает. Садится в сани и исчезает.

— Знаете в чем тут дело? — говорит Вологжин. — Ночью тут многие не рискуют ездить, боясь привидения Петрунькина ручья.

И он рассказывает нам целую легенду. Когда-то в ручье, который мы будем переезжать, трагически погиб местный парень Петрунька, и вот с тех пор его беспокойный дух блуждает тут по ночам. То вскочит на спину запоздалому путнику, то напугает страшным хохотом, то блуждающим огоньком носится по тайге. Какой-то храбрец пытался вступить в борьбу с привидением, да едва жив остался.

Дорога идет под гору. Вот он — Петрунькин ручей. Я смотрю в темноту. Среди леса мелькает что-то красноватым отблеском. Не это ли блуждающий Петрунькин огонь? Нет, это, поднимаясь над горизонтом, горит звезда Арктур. Впереди также загораются огоньки. Это Кежма.

XXIII. Конец пути.

Вступление в приангарскую столицу наших главных сил носило далеко не победный характер. Закутанные во что только можно, с забинтованными носами, тощие и бледные, наши товарищи были похожи на французов, удиравших от русских морозов в 1812 году. Но теплота жилья, баня, а главное — блины и пельмени, которыми без конца угощали нас кежемские хозяйки, сделали свое дело: мы снова готовы бросить вызов тайге, но этому противится буйная Ангара.

Холода достигают 38°, а река не хочет хоронить подо льдом своих бурливых вод. Можно бы ехать закраинами, но на ту сторону все равно не переправиться. Приходится ждать ледостава.

Кулик, стряхнув тяготы дороги, снова полон энергии. Целыми днями занят подготовкой к работам на Великом Болоте.

Он формирует отряд рабочих, который теперь же должен отправиться к метеориту, чтобы забросить туда фураж и кое-какие инструменты. В связи с этими работами он думает сделать остановку в Красноярске, чтобы договориться там с топографами о производстве съемки Страны Мертвого Леса, а также выяснить наличие буровых машин, нужных для извлечения осколков метеорита.

Наконец морозы берут верх над рекой, а ученый заканчивает деловые разговоры. Митя шлет последний привет паре голубеньких глаз, на которых было сосредоточено его внимание во время пребывания в Кежме. Серко, вероятно, чувствует, что должен смягчить своему хозяину горечь разлуки, — задрав хвост, он с лаем несется за его санями.

Опять плывут назад бесконечные таежные просторы, но близок, близок конец. И не сердится ли на нас тайга, что мы уходим из нее целыми? Угрожающе наклоняясь над дорогой, лиственницы и ели стонут под напором пурги, и дико пляшут вокруг снежные вихри.

Шумит, бушует непогода,
Далек, далек бродяги путь.
Укрой его, тайга глухая,
Бродяга хочет отдохнуть…

Ямщик обрывает песню, — резкий, давно неслышанный звук несется навстречу. Это свисток паровоза. Я оглядываюсь назад. Там остались почти две тысячи километров, отмеренных всеми способами таежного передвижения. Конец тайге, ее безмолвию, легендам! Железный лязг приближающегося поезда врывается в бессильные завывания пурги…

• • •

ИЗОБРЕТЕНИЯ ПРОФЕССОРА ВАГНЕРА

Материалы к его биографии,

собранные А. Беляевым

Рисунки худ. Б. Шварца

Творимые легенды и апокрифы

I. Человек, который не спит.

Иван Степанович Вагнер, профессор 1-го Московского университета по кафедре биологии, давно известен своим ученым коллегам как исключительно разносторонний ум, талантливый изобретатель и смелый экспериментатор. Широкой же публике Вагнер стал известен всего пять лет назад, когда ему пришлось выступить в качестве обвиняемого по так называемому «собачьему» делу в народном суде.

У меня сохранились газеты того времени. Вот как в одной из них корреспондент присутствовавший на суде, описывает внешность профессора Вагнера:

«В его каштановых волосах, окладистой руссой бороде и нависших усах можно было заметить только несколько серебристых волосков. Свежий цвет лица, румяные щеки и блестящие глаза говорящие о здоровье. Ему нельзя было дать более сорока лет».

А в это время профессору Вагнеру было за пятьдесят.