Всемирный следопыт, 1929 № 04

До Ановара у нас была надежда, что, может быть, дальше окажется возможным ехать на санях. Каждый год после выпадения снега Госторг высылает отряд рабочих для расчистки тропы между Кежмой и Катангой, чтобы направить сюда обозы с товарами. Но для этого было еще слишком рано. «Топтуны», как называют здесь этих чистильщиков, еще не проходили, и нам приходится прокладывать путь самим.

Ехать на санях целиной через колодник и бурелом — дело довольно трудное, но в Ановаре мы принуждены были взять одни волокуши.

Трудности пути уже заметно сказываются: кое-кто, в том числе и Кулик, не могут ехать в седле. Пока это лишь общее изнурение и легкие обмораживания, но путь еще далек.

Вдобавок — серьезнейший кризис с продуктами.

Гоняться за рябчиками и глухарями по глубокому снегу невозможно, поэтому приходится довольствоваться налимами, которых нам удалось получить во время остановки на Ановаре. На фактории мы не могли сделать никаких запасов, кроме хлеба, но и его много взять было нельзя — лошади и так едва тащат ноги.

Наше спасение — поскорей выбраться на Ангару, и мы не щадим ни собственных сил, ни лошадей. Выступая в темноте, идем до глубокой ночи. Когда приходим на ночлег, не у всех хватает терпения дождаться, пока сварятся налимы, — мороженая рыба рубится топором и поедается сырьем. В другое время мороженый налим показался бы, пожалуй, и вкусным, но всякое блюдо опротивит, когда его ешь изо дня в день.

Но мы еще туда-сюда, главное — лошади.

Зимой в тайге кормить их нечем. И когда на Чадобце из строя выбывают три лошади, наше положение становится критическим. До ближайшего жилья поселка Мозгового — 80 километров; у лошадей — ни кило овса, у нас — один мороженый налим, банка консервов и несколько горстей крошек от сушек.

Комсомолец предлагает произвести переворот — свергнуть заведующего хозяйством Вологжина, так как он является виновником нашего бедственного положения. Да и кроме того, по подсчетам Мити, у нас должна быть не одна банка консервов, а две. Где же вторая?

— Ты забыл, — говорит ему на это Вологжин, — эта банка была у тебя в кармане, когда ты путешествовал на Катанге за рябчиками. Вероятно, у тебя вытащил ее медведь, с которым ты повстречался по дороге.

Но, шутки шутками, а нам надо что-то предпринять. Лошади не вывезут нас из тайги. Собираем совет.

— Отправиться двоим или троим на лучших лошадях вперед и, добравшись до поселка, выслать остальным свежих лошадей, — таково решение.

Едем трое: Сытин, Вологжин и я. Покидая тепло охотничьего зимовья, смотрю на часы: три часа ночи. До рассвета далеко, но медлить нельзя. С вечера бушевала свирепая пурга, но когда влезаем в седла — вокруг тихо, небо чистое. Дрожат и сверкают крупные звезды. Опоясанная зеленовато-розовым кругом луна льет на тайгу потоки света, но внизу, под пологом снежной кухты темно.

Мертво, пусто, безмолвно… Медленно уходят назад тайга, гари, мочежины. Несколько раз сбиваемся с тропы, о присутствии которой под толщой снега приходится лишь догадываться. Лицо колет миллионами острых игл; немеют руки и ноги. А итти пешком — небесный песок выше колен.

Вот на востоке бледнеет небо. Один за другим исчезают небесные светляки. День занимается ослепительно яркий, — больно глазам от искрящегося снега. Но с дневным светом не оживает тайга. Все притаилось, спасаясь от холода, — в ветвях, в снегу, под корягами, колодами. Вот фыркает над головой пестрый рябчик, за ним — другой, но холод побеждает страх. Усевшись на соседнем дереве, они сжимаются в комочки и не обращают на нас внимания.

Дичь нам не нужна, но она будет не лишней для оставшихся позади. Снимаю с плеча ружье, коченеющим пальцем нажимаю спуск, но вместо выстрела — едва слышный щелчок. Тоже повторяется во второй и третий раз. Смазка в курках застыла и пружина не в состоянии разбить пистона Это бывает только при холодах свыше тридцати градусов.

Желание привесить над тропой пару рябчиков для оставшихся товарищей остается невыполненным: разогревать замерзшее ружье нет времени. Снова кони вязнут в снегу. Дойдут ли однако, они? Скрытый сугробами бурелом устраивает настоящие ловушки, в которых нетрудно сломать ногу. Но, словно понимая серьезность положения, животные бодро борются с выпавшими на их долю невзгодами.

Преодолев подъем небесного свода, солнце добралось до высшей точки своего пути, а затем покатилось книзу. Я около часа иду рядом с конем, но не могу согреться Это скверный признак, — в организме так мало осталось теплоты, что она уже не в состоянии бороться с холодом. Хорошо бы лечь в эту пушистую белую постель и заснуть! Мысль о сне заглушает даже ноющий голод…

От лошадей валит пар, они качаются и тяжело дышат. Но уже близок конец. Тайга редеет и вдруг разжимает свои объятия. В сумеречном свете открывается глубокая долина Ангары. На угорье мелькают огоньки поселка.

Трудному, бесконечно долгому походу конец!