Всемирный следопыт, 1928 № 01

А делается это так: сначала выбирается место такое, чтоб было видно, что по нему соболь ходит. Ну, а если вблизи нет подходящего бурелома, то промышленники нарочно валят деревья. А на этом лежне в два ряда вбивают колышки. Каждый высотой в 6–8 дюймов. Колышки ставятся по бокам, а в середине проход делается, как бы коридор. Длина этого прохода или коридора должна быть аршина полтора, ширина же вершка 2–4. Над лежнем же кладут другое бревно, меньше лежня, но такое, чтобы могло свободно лечь в коридорчик. Одним концом это бревно упирается в землю, а другим поднимается кверху, так фута на два, на три от лежня. Между рядами колышков кладут две тоненькие драночки, которые внутренними своими концами опираются на два прута, заложенных в вырезки, сделанные с обеих сторон двух ближайших к ним приколышей. От одного из этих прутиков к верхнему бревну идет веревочная снасть. При помощи маленького рычажка снасть держит бревно в висячем положении. И вот, когда соболь пробегает по дранке, он силой своей тяжести сдвигает их с прутиков. Бревно срывается и давит зверька…

Ставить такую ловушку надо — ох, умеючи! Если присноровишь слабо — будет давить без разбору всю мелкую живность: бурундуков, мышей и даже мелкую птаху, вроде поползней, синиц и других таких же. Ну, а поставишь туго — она пропустит соболя. Это, брат, наука тонкая! Мы, вот, с тобой выехали-то недельки на три, а китайцы с 15 сентября, это по старому, ушли уже на соболевание. В тайге у них заранее есть приготовленные фанзочки, и живут они в них по одному, по два, много — по три человека. Снарядит себе каждый из них штук 500–700 ловушек, расставит в окрестностях фанзы, и с утра как зарядит бегать от одной к другой, от одной к другой… Буря ли, вьюга ли, — китаец, пока не оглядел свои снасти, обхода не кончит. А чтобы легче обход было делать — это когда у него много ловушек, — то он на полдороге ставит себе еще и запасную фанзочку. Застала его ночь в тайге, — он нырнет в фанзочку, переспит в ней, а на утро опять пускается в обход до своей центральной фанзы…

— Вот как бьют соболя-то! — вдруг закончил Сухожилов, хлопнув рукой по крупу моего коня.

— Ну, а много ли так набивают? — заинтересовался я.

— Как тебе сказать… Раньше, когда в здешних местах соболь был, его добывали штук 12–15 за зиму на охотника, ну, а теперь 2–5, и то говорят— хорошо.

— Так за этим и стоит весь день потеть? — удивился я.

— Зачем за этим? Кроме соболя тут же китаец бьет белку, хорька, рябчика, — глядишь, он и заработал. Да и охотничают они только до декабря, а там, как занесет тайгу снегом, уже не вылезешь, каюк делу приходит, и снасти свои не узнаешь, — везде сугробы будут.

Впереди мы услышали шум горной речки, затем тропа сузилась, я осадил своего коня, и не успели мы проехать и двух десятков сажень, как наша тропа пересеклась бурливым и глубоким ручьем. Шириной он был не более четырех-пяти аршин.

— Неладное дело… — покачал головой мой спутник, слезая с лошади, — раньше здесь мостик был, а теперь куда-то снесло, а так эту речушку не перебродить.

— Что ж, объезжать будем?

— Нет, Алексеич, в тайге объезжать не приходится. Вот, слезай-ка, добудь во вьюке топоришки и принимайся валить деревья. Самим придется мастерить переправу…

Привязать лошадей, добыть инструменты и повалить деревья не было труда. Но мы долго повозились с переброской их через реку. Они у нас так неудобно падали, что два из них унесла вода. И только часа через три упорного труда, поперек бушующей воды у нас легло десяток четырехвершковых бревен. Концы их мы прикрепили кольями, сверху подтянули жердочками и начали переводить коней.

Сначала, как более спокойного, я перевел своего чалого, за ним пошел Сухожилов со своим конем, там он принял моего, а я вернулся за вьючным. И только успел я завести его на мостик, как в кустах около нас кто-то громко заревел… Мой конь забился, провалился одной ногой между бревен, поднялся на дыбы и так рванул поводья, что я не удержался и повалился с моста. Но, на мое счастье, мне под руку попал сучок, случайно не срубленный нами у крайнего бревна. Это меня спасло от холодной ванны. Не успел Сухожилов броситься ко мне на помощь, как я был уже рядом с ним и тут же поймал своего беглеца, запутавшегося в длинных сыромятных поводьях.

_{Мой конь забился, провалился одной ногой между бревен, поднялся на дыбы и так рванул поводья, что я не удержался…}

— Ревет-то тигр… — шепнул мне Сухожилов, суя поводья остальных коней и бросаясь через мостик в кусты. А я еле удерживал перепуганных животных. Они поводили ушами, дрожали и тряслись всем телом. По их поведению можно было уверенно сказать, что зверь где-то ходит тут, около нас, потому что органы слуха у таежных лошадей всегда лучше, нежели у луговых.

Вдруг Сухожилов бегом возвратился ко мне и исчез в кустах, что были на нашем пути…

— Куда ты? — не выдержал я.