Всемирный следопыт, 1928 № 01

Но тут же осенний морозный воздух охватил мое тело, и я, ежась, снова потянул на себя одеяло.

— Эх, ты, охотник! Я уже чай согрел, а ты мерзнешь, — как же мы с тобой так три недели проживем в тайге? — усмехнулся он, сдергивая мое одеяло.

— Да постой, постой, — ухватился я за него руками, — еще темно, вон и звезды на небе…

— Ну, ну же, будет дрыхнуть! Всю ночь проспал… А уговор помнишь?

Этсго мне было достаточно. Я сейчас же вспомнил, что, устраиваясь на ночлег, мы с Сухожиловым условились: первую половину ночи он дневалит, стережет коней, смотрит за огнем и, вообще, наблюдает наше добро, а во вторую половину— на дежурство должен был заступить я. Но вышло совсем не так, — всю ночь просидел один Сухожилов. Это меня обидело. Я подошел к нему и с досадой сказал:

— Ты это что же, разбудить не хотел? Так мы с тобой после этого можем быть приятелями или нет? Или, может, ты думаешь, что я дежурить не способен? В таком случае зачем ехал со мной?

— Эх, право, какой ты обидчивый, — недовольно протянул он. — Видишь ли, первое дело, мне будить тебя не хотелось, уж больно ты хорошо спал; притом я уже старик, ко мне и так сон не идет, а второе дело, тут, около нашего привалу, кто-то шлялся. Сначала это как будто кабаны, ну, а потом, по-моему, тигр голос подал, и кони наши перепугались, к огню прижались. Вот, я все время настороже и сидел, выглядывал, кто бы не сунулся. Ну, сам знаешь, как только почуял бы, что зверь близко, так, не беспокойся, тебя сразу бы разбудил. К тому же ты знаешь, что слух мой вострее и привычки звериные мне доподлинно известнее, чем тебе. А теперь, брат ты мой, давай-ка седлать коней, вьючить заводного, да сегодня же перейдем Сихота-Алинь. Хребет этот нелегкий, а теперь, вот, чайку испьешь, к тому времени и солнце поднимется, да и в путь-дорожку.

Делать было нечего. Сухожилов оказался прав, и, чтобы сгладить свою вину, я первым принялся седлать и вьючить коней. А потом, попив горячего чая, мы молча сели в седла, и Сухожилов выехал вперед, указывая мне дорогу. Вьючная лошадь, на которой был наш охотничий припас, шла между нами.

— Вот что, Алексеич, — обратился он ко мне, после того как мы проехали минут 20–30, — вон за тем поборотом, за увальчиком, тропа шире будет да мягче, — ты равняйся со мной, я тебе расскажу, как соболевать будем, а то вы, рассейские, как в наш Уссурийский край попадете, так за дело и не знаете как приняться…

— Что ж, давно пора, снаряженье мы захватили, а пока ты мне ничего не объяснил, как с ним обращаться, — давно бы пера!

— Ну, ну, не ворчи. Повременишь…

Действительно, сначала наша дорога шла по узкой таежной тропинке, заваленной корягами, павшими деревьями и засыпанной россыпью — мелким камнем, скатывавшимся с гор, вдоль подножья которых вилась наша тропа. И только часа через три мы выбрались на более широкую и мягкую, и там я поровнялся с конем Сухожилова, поймав нашего вьючного за повод, чтобы тот не оторвался от нас.

— Что ж, так и быть, посвящу тебя в наши премудрости… — начал мой спутник. — Видишь ли, соболь-то — зверь дорогой, и бьют его здесь здорово, — меры не знают. Но опять же бьют его на нашей уссурийской земле больше не мы, а все те же китайцы. Помнишь, я тебе рассказывал, как они лудевы[7]) делают. Так вот, вместе с лудевами здесь у нас просто захват нашей тайги. Все способы они придумали. И, знаешь, ничего нам с ними пока не сделать. Делов у нас без этого много, и где тут на тайгу обращать внимание. Притом у нас и охотников хороших нет. Все мы больше норовим около дому промышлять, чтоб баба недалеко была, а ведь зверь-то не не дурак, он не набежит на тебя и не скажет: «Возьми-ка меня, шкура-то, ведь, у меня добрая». Притом на соболя, вот, и ружья не так нужны, тут снасть больше необходима.

— А у нас зачем с тобой ружья за спинами болтаются?

— Ты разве забыл, кто ночью-то около нас ходил? В тайге, брат, не шути, тигра ловушкой не испугаешь. Потом медведь, волк, рысь, да разве мало зверя у нас!.. Ружье и на других, мелких годится. Да и соболя иногда на пулю берешь, — все бывает…

Однако, слушай о нем: живет он больше в самых глухих местах. Соболь— зверь осторожный, и еще его привычка, — по земле он бегать не любит, все больше норовит по колоднику. Ну, вот, китайцы первыми заприметили это, впрочем, первыми его привычки узнали гольды да орочи, а китайцы от них переняли и сразу же, на их же манер, давай мастерить ловушки и ставить среди валежника да на колоднике. А так как китаец — человек без лени, то он сразу в этом деле своих учителей опередил.