Всемирный следопыт, 1927 № 11

Алексеев выбрал из своей роты трех красноармейцев. К вечеру, когда в лесу стало сумрачно и потянуло свежим и сырым воздухом с болот, они выбрались из Маркелиц налегке, без винтовок и шинелей, вооруженные наганами и длинными баграми, и пошли по верховой тропе в лес.

_{Они выбрались из Маркелиц налегке, без винтовок и шинелей, вооруженные наганами и длинными баграми…}

У выхода из деревни, часовой, накалывая их пропуска на штык винтовки, шутливо спросил:

— Что, товарищи, никак на медведя с рогатинами пошли?

— Факт! — ответил один из них.

Лес начинался у самой деревни. Был он здесь редким: высокие, прямые сосны росли отдельно, далеко друг от друга. Между ними повсюду лежали большие валуны, наполовину вдавившиеся в землю и сильно обросшие разноцветным мхом. Изредка из земли выпирали целые скалы, округло обточенные когда-то ледником, серые, покрытые, как морщинами, сотнями мелких трещинок.

Недавно прошел дождь, — было сыро.

Тропинка шла то по лужам, то по трясине, то по камням. Иногда через лужи были перекинуты тонкие жерди, чаще же приходилось шагать прямо по воде. Сильно и пряно пахло сырой сосной. Обвалившиеся шишки лежали на земле — влипшие в грязь, намокшие, черные, они мягко раздавливались под сапогами.

Трое посланных шли быстро и молча. Это были: Семен Щукин, Аким Суворин и Николай Кутяпов. Все трое были большие друзья.

Семен Щукин всю германскую войну прослужил в армии. За четыре года дослужился до унтера, был ранен в ногу, поправился, только одна нога у него стала чуть короче другой. Когда он лежал в лазарете в забытьи от боли, он сильно бредил и в бреду все повторял: «ой, нога моя, нога». Так за ним и осталось прозвище Семен-Нога.

Был он среднего роста, рыжий, плотный, языком зря не трепал, но повеселиться — песню спеть или сплясать — был не прочь. В Красную армию он пришел добровольцем.

Аким Суворин, или как его в полку звали, Аким Николаич, за год, который он провел в Красной армии, из прежнего — жалкого, боящегося войны мужичка чудесным образом превратился в отважного красного воина, умного, всегда веселого и неунывающего.

На войну он смотрел, как на сложный и занимательный вид охоты, очень любил попадать в трудные переделки, потому что это казалось ему интересным, и шел на врага, как на крупного и хитрого зверя.

Третий — Николай Кутяпов — был человеком совсем другого покроя. По специальности математик, с высшим образованием, он имел возможность устроиться в тылу, но отказался. На войну он пошел главным образом из любопытства.

Он был высокий, сутулый, должно быть, не очень здоровый.

Первое время он вел себя тихо, очень скромно, но потом как будто что-то переломилось в нем — он стал бросаться в самые опасные и трудные дела, всегда, как казалось, нарочно подвергая себя наибольшей опасности, часто совершенно напрасно. Он сам придумал план запутывания гатей, который очень понравился Алексееву, и Кутяпов был назначен старшим в эту группу трех.

…Через четверть часа ходьбы, Щукин, Суворин и Кутяпов вышли на край леса. Опушка была обозначена канавой, и за канавой лежало покрытое плотным неподвижным слоем тумана болото. Поросшее низкой травой и очень редкими и жидкими елочками, которые все были одной общипанной формы, одного размера и стояли словно нарочно одинаково подрезанные, — болото это тянулось на север на десятки верст и ближайшее селение за ним было в двадцати верстах отсюда.

Там, где кончалась тропинка, упираясь в болото, от самого леса шел и исчезал в тумане ряд бревен, положенных на сырую землю. Бревна эти были полусгнившие, глубоко увязшие в трясину, все мокрые и скользкие. Это и была гать.

Туман на болоте был тяжело придавлен сверху начинавшей спускаться на землю темнотой, и болото дышало густой и липкой сыростью. Справа виднелись более темные, чем туман, пятна-это были холмы — последние отроги Олонецких гор, уходившие здесь на восток и постепенно терявшиеся в низине.

Аким Суворин, выйдя на опушку, посмотрел на небо, на туман, медленно вздохнул и немного задумчиво сказал:

— Никак, товарищи, дождь будет…

— Вот что, друзья, — заговорил Кутяпов, усаживаясь на большой камень и закуривая. Багор он положил на землю. — Знаете вы здешние гати?

— Ясно! — отозвался Семен, разглядывавший что-то интересное на земле и присевший для этого на корточки.

— Ну, вот-с, — продолжал Кутяпов, — план наш такой. Мы должны за Кутижским озером разобрать обе — Ним-озерскую и Эльмитовскую гати так, чтобы они широкой дугой соединились друг с другом. И когда, стало быть, белые пойдут из Ним-озера на Маркелицы…

— Они придут к себе же в Эльмит! — подхватил Аким, стоявший поодаль, оперевшись на багор. — Ловко!

Семен удовлетворенно гмыкнул.

— Вот это самое. Придут к себе же в Эльмит. Кроме того, мы вынем несколько бревен из Нимозерской гати так, для отвода глаз. В том же месте, где устроим большую дугу, мы, стало быть, тоже вынем столько бревен, сколько нужно, чтобы белые пошли обратно в Эльмит и не заметили гать, идущую на Маркелицы… Идет?