— Аталдатл… — ответил откуда-то тихий голос, заставив Бригиду вздрогнуть от неожиданности. При беглом осмотре террасы ему показалось, что он здесь один. Однако он ошибся: на террасе были еще живые существа: в углублениях или нишах задней стены сидели два великана — взрослый и юноша, почти мальчик, показавшийся Лавро не в пример прочим великанам слабого сложения, с узкой грудью, худыми руками и ногами. Лица обоих поражали странным сходством — не черт, а выражения той мертвенной неподвижности, которую охотник много раз замечал на лицах умирающих… Без сомнения, эти люди умирали, несмотря на то, что на их телах не было ран или других признаков смертельных повреждений…
Бригида робко приблизился к сидевшим, пробовал заговорить с ними, даже потряс юношу за плечо — напрасно: великаны были немы и неподвижны, и, только дыхание, колебавшее на груди меховую одежду, доказывало, что они еще живы.
Необъяснимый страх постепенно овладевал Лавро, запертым в этой воздушной тюрьме в обществе двух шевелившихся трупов… Как безумный кинулся украинец на массивную дверь и, до крови обдирая руки, силился сломать толстые бревна, кричал, бранился, но все было неумолимо тихо, и только из необъятной глубины глухо рокотали волны океана… Устав от неистовых движений, чувствуя тупую боль в голове, Бригида, наконец, свалился на каменный пол и впервые за много лет разрыдался, как ребенок.
Потом его охватило непонятное оцепенение…
Мимо него, по площадке, ровным, спокойным шагом шла женщина. Это была первая женщина-великан, которую он видел так близко. Ростом она была несколько ниже мужчин своего племени, но все-таки на голову выше Бригиды (среди обыкновенных людей считавшегося высоким мужчиной). Она была одета не в шкуру, а в какую-то рубаху из серой грубой ткани, стянутую в талии тростниковым кушаком, концы которого оканчивались плоскими металлическими бляхами. Длинные черные волосы, схваченные у затылка бечевкой, того же вида, как и пояс, спадали на плечи и спину. Она была безусловно красива, несмотря на свойственное ее племени близкое к переносице расположение продолговатых темных глаз.
В руках женщины дымилась глиняная чашка с каким-то питьем. Она направилась к двум сидевшим великанам и положила руку на косматую голову старшего. От этого прикосновения мертвое лицо великана исказилось судорожной гримасой.
Женщина поднесла к его запекшимся губам чашку. Несчастный жадно глотнул несколько раз, потом вздрагивавшей рукой снял с шеи и протянул женщине каменный амулет. Женщина надела его на шею и направилась к юноше.
Жутко было смотреть на его лицо: оно подергивалось в конвульсивных гримасах! Глаза, устремленные на приближавшуюся фигуру, все расширялись, отражая ужас, тоску, мольбу… Лаврентий отвернулся. Он слышал лишь лязг зубов о края чашки и понял, что юноша пил, а когда мимо проплыла тихой тенью женщина, он заметил на ее шее два амулета…. Прежде чем Бригида опомнился и бросился вслед за ушедшей, дверь со стуком захлопнулась, — все опять смолкло.
Солнце торжественно тонуло в кровавом хаосе облаков, край площадки узкой раскаленной полоской выделялся на темно-лиловом фоне моря…
Бригида то смотрел на эту красивую черту-границу, то озирался на окутанный уже густой вуалью вечерней тени угол площадки, где скорее угадывались, чем виднелись две скорченные фигуры. На сердце было смутно-тревожно, голова кружилась от обрывков бесформенных догадок.
Вдруг одна из фигур отделилась от стены и пошла вперед. Это был взрослый великан. Он подвигался ритмическим, напряженным шагом лунатика с простертыми вперед руками, с закинутой назад головой… Чуть трогал ласковый ветерок его длинные волосы, и весь этот огромный лиловый силуэт, обрамленный багровым закатом, производил жуткое, потрясающее впечатление. Красная черта-граница медленно подползала к безостановочно двигавшимся ногам. Лавро приковался зачарованным взглядом к этим огромным голым ногам, на пальцах которых тускло поблескивали ногти… Ему показалось, что эти ноги и весь великан, как призрачная птица, взлетели вверх и бесследно растаяли в воздухе. Впереди быстро тускнела зловещая, красная черта…
Рядом с собой Лавро услышал надрывное дыхание загнанной лошади и, вздрогнув, оглянулся. Юноша-великан с низко опущенной головой, спотыкаясь, бежал к тускневшей черте, руки его беспорядочно болтались во все стороны. Лавро попытался догнать его, удержать, крикнуть, но не мог: странная слабость сковывала члены, а язык онемел.
Добежав до края, великан точно опомнился, конвульсивно прянул назад, покачнулся— и с жалким криком рухнул в бездну… А через минуту потемнела и угасла кровавая граница страшной могилы… Надвинулась ночь…