— Вы шутите?! Шестнадцать лет я живу среди этих гор! Я знаю здесь каждый камень, каждый квадратный вершок — лучше чем собственную ладонь! Отсутствие воды всегда было больным местом нашего Карадага!
— Ну, а колодцы?
— Колодцы? Мы рыли их в десятках мест. Безнадежно! Карадаг безводен. Нас могли бы спасти дожди. Но дождь в этих местах, вы знаете сами, такая редкость, такая редкость! Построили бассейны, водохранилища на случай дождя — да толку немного: дождя не дождешься.
— Но ведь в долине, внизу, где-то есть какой-то источник? Возит же оттуда воду на Карадаг ваш ужасный Халиль!
— Так что же?
— Как что же? Водопровод!
— Голубчик, да вы смеетесь! Мы спим и во сне видим водопровод. Да деньги, деньги где взять? На водопровод тысяч десять единовременно надо, а станция наша бедна, нища. Если бы водопровод! Сами судите: пятьсот в лето на одну только пресную воду тратим…
На минуту оба собеседника замолчали. Разговор происходил на площадке, осыпанной желтым песком, у большого белого здания. Площадка была обсажена кустами испанского дрока, цветы которого сверкали желто-лимонной окраской. Тут же, словно обрызганный кровью, цвел огромный гранатовый куст. Между кустами — скамья и стол. Один из собеседников сидел на, скамье, упираясь локтями о край стола, а другой расхаживал взад и вперед по площадке, нервно поглядывая на тропинку, спускавшуюся с площадки вниз, снявшуюся в котловине и уходившую далеко в цветущую у подножья горы Карадаг — долину Отузы. Перед глазами сидевшего на скамье человека глубоко внизу открывалось необозримое морское пространство.
По дну Отузской долины, казалось, несся кипящий свежезеленый поток виноградников и срывался в море, в синий залив, очерченный на западе мысом Меганон. Меганон сползал в море с края долины. Огненно-красный, голый, — он походит на пирамиду с усеченной вершиной.
На востоке, в соседстве с площадкой у белого здания, высился древний, потухший вулкан Карадаг. От площадки до Карадага, казалось — рукой подать. Коричневая вершина, покрытая черным лесом, господствовала над четностью. На склонах горы гигантскими иглами застыла лава, громоздились вулканические «бомбы», темнели выходы угольно-черного базальта. Все вокруг было сожжено здесь, на высоте, поднятой над морем и над цветущей внизу Отузской долиной. Сухая трава и щебень. Ни капли воды. Ни кустика зелени. И только цветы, бережно взрощенные рукой затерянных в горах людей перед одиноким белым зданием, нарушали величественную унылость пейзажа.
Сидевший на белой садовой скамье человек жадно рассматривал и виноградники в Отузской долине, и далекий мыс Меганон, и синий морской залив. И всего внимательнее — причудливые формы древнего вулкана, возвышавшегося рядом. Он, видимо, только что прибыл в эти места. Все ему было незнакомо и все непривычно после далекого и серого Ленинграда.
Второй — среднего роста, блондин со светлой эспаньолкой, свисавшей с подбородка, весь в белом, беспокойно ходил взад и вперед, пожимая плечами и вслух ругая Халиля. Из белого двухэтажного здания, с просторной стеклянной верандой, вышел молодой человек в трусиках с расстроенным и огорченным лицом. В руках он держал скомканные и окровавленные перья какой-то птицы. Он подошел к блондину.
— Ах, Александр Федорович, — жалобно произнес молодой человек. — Этот злодей съел моего каменного дрозда!
— Опять!..
Александр Федорович, блондин, в ужасе поднял руки к небу.
— Этот злодей скоро съест всю нашу станцию, все препараты. Дмитрий Васильевич, вы бы хоть запирали его! Ведь немыслимо!..
— Запирал, да мало толку. Не выбросить же злодея!
— Нет, нет! Конечно не выбросить!
С прискорбием рассматривая все, что осталось от каменного дрозда — перья в крови— молодой человек в трусиках возвратился в белое здание. Обратившись к сидевшему на скамье новичку, Александр Федорович объяснил разговор о «злодее»:
— «Злодей» — это наш кот. Балуем. Нужен, мыши, знаете ли. А кроме того — и скучно. Завели кота. Да вот последнее время проказит в кабинете Дмитрия Васильевича. Это — молодой ученый. Он у нас зоологическим кабинетом заведует. Сам охотится, сам и чучела набивает, а «злодей» его птиц да зверей пожирает, прежде чем тот сделает из них чучела.
Собеседник его посмотрел в сторону Карадага и, вздохнув, произнес:
— Хорошо тут у вас!
— Хорошо? Чудесно! — просиял Александр Федорович. — Лучше не сыщете. Карадаг— жемчужина Крыма. А кто знает о Карадаге? Где известно о нем? Как я свыкся, как я свыкся с этой горой. За шестнадцать лет я, может быть, только раза три уезжал отсюда. Да- и вы вот поработаете у нас на практике месяца два или три, и в ваш Ленинград не захотите. Карадаг хорош, однако, красоты его обречены, обречены, дорогой товарищ!
— Как так?
— Вы слышали что-нибудь о пуццолане?
— Никогда!