Всемирный следопыт, 1926 № 12

Но я не успеваю подать свою реплику, как ноги скользят вперед, обгоняя мой ход, и я, сидя, быстро ползу с косогора, прямо в об'ятия заросшего камышами болота. Я с'ехал, как на лифте, этажом ниже, и, кажется, прямо в подвал, судя по сырости. Ноги упираются в тинистый берег.

— Ау! Ого-го-го-го, — доносится призыв сверху, — куда вас унесло? Ау! — кричит мне Канищев.

Пошли…

Но мне не до шуток. У моих ног вовсе не болото. Желтые листья, пятнистым ковром укрывающие поверхность воды, заметно двигаются в одну сторону: течение. А раз течение, значит, река.

— Алло, плывите сюда. Речка! — кричу я Канищеву.

— Ну, что же, одно из двух: или это очень плохо или очень хорошо. Если нам нужно через нее переправляться, то плохо, если можно итти по берегу, то много лучше. А что, каково дно, — перейти можно?

— Не думаю. Судя по всему, тина, да, кроме того, вон в тех местах, где от камыша торчат только головки, вероятно, достаточно глубоко. Едва ли можно перейти вброд.

— Ну, а каково направление течения?

— Почти строго на Норд.

— Ну, что же, не попробовать ли итти по течению? Вероятно, это или один из притоков значащейся на карте Лупьи или сама Лупья в натуральную величину. Вы какого мнения?

— Какого бы я ни был мнения, а нам, в сущности, ведь ничего не остается, как только итти по течению, раз мы не можем переправиться. Да, наконец, и есть ли смысл переправляться и снова плутать с компасом по этому проклятому лесу. Не лучше ли итти вдоль реки?

— Пожалуй, и это верно. Давайте попробуем итти вдоль. Но только, чур, я уж сначала напьюсь здесь вволю и наберу с собой в бутылку воды.

Не малого труда стоит Канищеву спуститься к берегу так, чтобы не оказаться прямо в воде. Кусты на косогоре, за которые он пытается ухватиться, неуклонно следуют за ним, трава вырывается и не дает ни малейшей опоры.

Но, наконец, мы удовлетворяем свою жажду и, набрав с собой в запас воды, отправляемся в путь. Итти по берегу оказывается совершенно немыслимым, — настолько он зарос, и так близко лес подходит к воде. Волей-неволей приходится уклониться от реки в сторону. Еще часа три мы продираемся по бурелому. Местами приходим в полное отчаяние перед невероятными нагромождениями каких-то полуобгорелых, полусгнивших коряг. Но, в конце концов, добираемся снова до берега.

Судя по размерам и по направлению течения, это уже другая река. Вероятно, та речка, которую мы недавно миновали, впала в эту. Нам ничего не остается, как итти теперь по течению этой новой реки. Размеры ее внушают уже уважение. Если бы мы были в несколько ином настроении, то, вероятно, смогли бы оценить и дикую красоту ее берегов.

Из-за тусклой вуали дождя на нас хмуро глядят высокие песчаные обрывы, наполовину заваленные все тем же нескончаемым буреломом. Теперь нам остается решить еще одну нелегкую задачу: как итти по этим диким завалам, упорно преграждающим все наши попытки двигаться по самому берегу. Но выбора нет. Вероятно, такова уже наша злая участь: подобно медведям продираться прямо перед собой, не считаясь с условиями пути.

Так и идем. Ветви деревьев, тесно сгрудившихся на нашем пути, адски цепляются за нас, словно не желая выпускать из своих об'ятий. Их гостеприимство не останавливается перед тем, чтобы в кровь раздирать нам лица, хватать за руки и цепко сдирать с них кожу; цепляться за платье с тем, чтобы оставить себе на память хоть клочочки штанов. Но мы не внимаем их голосу и упорно идем вперед. Прем до последних сил. Пока в изнеможении не опускаемся на какой-нибудь особенно неудобный для преодоления ствол.

Скоро наш путь становится разнообразней. Круча берега время от времени сменяется небольшими отмелями с жесткой желтой травой. Это там, где река делает повороты. Отмели пологие и подходят к самой воде. Мы без труда черпаем воду прямо из реки. Это — большая отрада.

* * *

К вечеру дождь почти перестает. Надо подумать о ночлеге. На наше счастье на одной из отмелей натыкаемся на серый, вероятно, давнишний стог сена. Какими судьбами его сюда занесло? Вероятно, дровосеки и сплавщики заготовили когда-то, да так и бросили. Сено старое, сопревшее, не видно, чтобы человек занимался им недавно. А, впрочем, дело не в качестве сена. Каково бы оно ни было, стог — надежное убежище не только от ночного холода, но даже и от дождя.

С лихорадочной поспешностью я принимаюсь делать в стоге нору для спанья, пока Канищев разводит костер. Весело взвились к темному небу языки пламени, суля немного тепла перед сном. Столбом идет пар от подставленных к огню ног. Платье дымится, точно горит. А, впрочем, может быть, оно и горит, мы не чуждаемся огня и подбираемся к нему так близко, как только терпит лицо.

Сапоги почти что просохли, но платье совсем безнадежно. Шинель и пальто так пропитались водой, что нет никакой надежды просушить их за один раз. Немногим лучше с бельем.

У костра так тепло и уютно, что не хочется лезть в нашу тесную спальню. Но дождь отлично знает свое дело. Кончается тем, что он нас загоняет в сонную нору. В конце концов, в ней не так плохо.