Всемирный следопыт, 1926 № 12

Да, если не будет дождя… А так как дождь уже идет, то нам предстоит здесь где-нибудь неизбежная посадка. Проклятые облака, образовавшиеся под нами два часа тому назад, теперь уже плачут над нашей головой. Из-за их слез наш гайдроп уже чертит по верхушкам деревьев, так как наш аэростат намок.

Мой бинокль обшаривает все кругом, и нигде ни одной спасительной прогалины. Придется садиться прямо на лес. Быстро пристропливаю по углам корзины багаж. Срезаю с рейки часы и, не успев их засунуть в карман, кубарем лечу в угол корзины. Гайдроп захлестывает здоровый ствол и не может сломать его сразу, как все предыдущие. Крепкий хруст совпадает с освобождением гайдропа, и большая сосна, дернувшись нам вслед, валится на вершины соседних деревьев. Трещат за нами стволы, и подергивание корзины свидетельствует о той большой «лесозаготовительной» работе, которую сегодня проделывает наш гайдроп.

Вдруг сильный рывок гайдропа, уже на три четверти лежащего на деревьях. Из-за вершин передних сосен мелькает перед нами желтая прогалина, утыканная редкими стволами деревьев. Садиться!

— На разрывное![5] — командует Канищев.

— Есть разрывное!

Я всею тяжестью висну на красной возже разрывного полотнища. Щелкает карабин, я напрягаю все силы, чтобы отодрать разрывное. Однако, и постарались же его приклеить! Видя мое положение, рядом со мной на возже повисает Канищев. По его собственной оценке, в нем «три пуда восемьдесят пять фунтов». Однако, и этого груза оказывается недостаточно, чтобы вскрыть отрывное. Выхода нет. Бросаем разрывное, и оба виснем на клапане. Уже не хлопками, а непрерывным открытием его стараемся избавиться от части газа. Но это не делается в одну минуту. Наша корзина, как погремушка, хлопает по вершинам деревьев. Аэростат, гонимый порывами резкого ветра, тянет по соснам все дальше и дальше от облюбованной нами прогалины. Наконец, у него нет уже сил тащить за собой засевший среди стволов гайдроп. Он озлобленно бьется, не оставляя ни на секунду в покое корзину и грозя выкинуть из нее нас и все содержимое.

Ценою совершенно ободранных рук мне удается зачалить свою клапанную стропу за здоровый сук соседней сосны, и мы снова делаем попытку вскрыть разрывное. Но все напрасно. Тогда мы решаем переложить эту работу на аэростат и в удобный момент накоротко зачаливаем возжу разрывного за дерево. Однако, несмотря на сильные рывки ветра, разрывное не поддается. Огромным желтым пузырем оболочка аэростата бьется в вершинах, плеская и громыхая своей резиновой тканью.

Так или иначе, а посадка совершена. Обтираю кровь с ободранных рук и совершенно обессиленный опускаюсь на борт корзины, служащий нам теперь полом. А пол стоит за спиной совершенно отвесно. С удовольствием вижу, что все приборы совершенно целы, только легкая трещина легла на стекло альтиметра. Все в порядке.

— Помогите-ка мне немного подтянуть гайдроп, чтобы приспособить его вместо лестницы с нашего третьего этажа, — говорит Канищев.

Через пять минут грузная фигура Канищева уже скользит по гайдропу вниз и, коснувшись почвы, сразу уходит по колено в воду.

Избранная нами для посадки прогалина оказывается просто болотом.

Пять дней в лесных дебрях.

— Ну-с. Итак, решено. Идем на Северо-Запад, пока не выберемся к реке. По карте совершенно ясно, что мы должны выйти к реке, держась такого направления. Вопрос только в том, как до нее далеко. Ведь в бинокль до последней минуты не было видно воды поблизости?

— Увы, все сухо кругом. Если, конечно, не считать того, что мы сейчас стоим почти по колено в воде.

— А что, ведь с провиантом дело, в общем, табак? Что вы, как завхоз, имеете пред'явить? — спрашивает меня Канищев.

— Восемь бутербродов, полфунта печенья, плитка шоколада и полбутылки портвейна, — отвечаю я.

— Не густо, милая Августа. Ну, и как же все это распределить? Надо считать, что в самом худшем случае нам придется итти не больше восьми суток. А на них, судя по карте, можно вполне рассчитывать. По скольку же это выходит на нос в сутки?

— Полбутерброда, одна биcквитка, полпалочки шоколада и по глотку портвейна. Да, вот с почтовыми голубями надо решить еще, что делать. Ведь не жарить же их?

— Ну, их мы пока понесем, а там видно будет. Итак, прошу вас вперед. Компас в руки и айда. Значит, решено: Западо-Северо-Запад. Пошли…

На деле, оказывается, еще недостаточно решения итти. Не больше, чем через десять шагов, дают о себе знать кое-как упакованные в балластных мешках приборы. Цепляясь за сучья, слезая с плеч, они не дают итти Канищеву, на долю которого выпадает эта нагрузка, более легкая, но зато более громоздкая и неудобная. Через какой-нибудь час эти мешки превращаются уже в его личных заклятых врагов, бороться с которыми тем труднее, что руки заняты еще корзинкой с голубями.

Так или иначе, а посадка совершена.

Так идем часа три. Кружим между тесно сгрудившимися вокруг нас стволами, поминутно теряя основное направление из-за того, что приходится обходить болото или непроходимые нагромождения древесных стволов.