Всем парням, которых я когда-либо любила

– Ты не возражаешь, если мы какое-то время будем ехать в тишине? Не люблю, когда в лицо ревет музыка до того, как подействует кофеин.

– Э-э… конечно. – Не уверена, означает ли это, что он хочет, чтобы я тоже молчала. Я бы не согласилась на это маленькое путешествие, если бы знала, что придется молчать.

У Питера такое безмятежное выражение лица, словно он капитан рыболовного судна, и мы спокойно плывем посреди моря. Разве что он едет не медленно, а очень быстро.

Я сижу тихо всего десять секунд, а потом говорю:

– Подожди, ты хотел, чтобы я тоже молчала?

– Нет, я просто не хочу слушать музыку. Ты можешь разговаривать сколько угодно.

– Окей, – отвечаю я и замолкаю, потому что как-то неловко, когда кто-то говорит тебе «ты можешь разговаривать сколько угодно». – Эй, а какая у тебя любимая еда?

– Мне все нравится.

– Но какая любимая? В смысле, любимая из любимых. Макароны с сыром или, эм, жареная курица, или бифштекс, или пицца?

– Мне все это нравится. Одинаково.

Я удрученно вздыхаю. Почему Питер не понимает идею о выборе любимой еды?

Питер имитирует мой вздох и смеется.

– Хорошо. Я люблю гренки с корицей. Это моя любимая еда.

– Гренки с корицей? – повторяю я. – Тебе гренки с корицей нравятся больше, чем крабовые ножки? Больше, чем чизбургер?

– Да.

– Больше, чем барбекю?

Питер колеблется, а потом говорит:

– Да! Теперь перестань придираться к моему выбору. Я остаюсь при своем мнении.

Я пожимаю плечами.

– Хорошо. – Жду, давая ему шанс спросить о моей любимой еде, но он молчит. Поэтому я говорю. – А я больше всего люблю торт.

– Какой торт?

– Не важно. Все виды тортов.

– Ты только что мне весь мозг вынесла за то, что не выбрал… – начинает он.

– Но так трудно выбрать только один вид! – восклицаю я. – Ну, есть кокосовый торт, тот, что с белой глазурью, похожий на снежный ком – он мне очень нравится. Но также я люблю и чизкейк, и лимонник, и морковный торт. А еще красный бархатный торт с кремом из сливочного сыра и шоколадный торт с шоколадным кремом. – Я делаю паузу. – А ты когда-нибудь пробовал торт с оливковым маслом?

– Нет. Звучит как-то странно.

– Он очень-очень вкусный. По-настоящему пропитанный и бесподобный. Я приготовлю его для тебя.

Питер стонет.

– Теперь из-за тебя я хочу есть. Надо было взять целый пакет этих пончиков.

Я открываю свой коричневый бумажный пакет и вытаскиваю бутерброд. На его сэндвиче я маркером написала «П», чтобы не перепутать.

– Хочешь бутерброд?

– Ты сделала его для меня?

– Ну, я сделала и себе. Было бы грубо взять только один сэндвич и есть его перед тобой.

Питер берет бутерброд и ест его все еще наполовину завернутым.

– Вкусно, – произносит он, кивая. – Что за горчица?

Польщенная, я отвечаю:

– Пивная. Папа заказывает ее из какого-то модного кулинарного каталога. Он помешан на готовке.

– Разве ты не собираешься съесть свой?

– Оставлю его на потом, – отвечаю я.

Миновав полпути, Питер начинает то и дело обгонять проезжающие машины и постоянно поглядывать на часы, распложенные на приборной панели.

– Почему мы так спешим? – спрашиваю я.

– Эпштейны, – отвечает он, барабаня пальцами по рулю.

– Кто такие Эпштейны?

– Старая супружеская пара, владеющая антикварным магазином в Шарлотсвилле. В прошлый раз Фил прибыл на пять минут раньше меня и обчистил все место. Сегодня этого не произойдет.

Впечатленная, я говорю:

– Ух ты, а я и не знала, что этот бизнес настолько ожесточенный.

Питер ухмыляется с видом всезнайки.

– А разве таков не весь бизнес?

Я закатываю глаза, глядя в окно. Питер все же такой Питер.

***

Когда мы стоим на светофоре, Питер внезапно садится прямо и говорит:

– Вот дерьмо! Эпштейны!

Я уже практически уснула, но мои глаза тут же распахиваются.

– Где? Где?

– В красном внедорожнике! Справа, на две машины впереди. – Я вытягиваю шею, чтобы посмотреть. Эпштейны – седовласая пара, лет шестидесяти или семидесяти. Трудно сказать с такого дальнего расстояния.

Как только загорается зеленый свет, Питер дает по газам и мчится во весь опор. Я выкрикиваю: «Гони! Гони!», и мы пролетаем мимо Эпштейнов. Мое сердце бешено стучит. Я просто не могу не высунуть голову в окно и закричать, ведь это такой кайф! Мои волосы треплет ветер, и я знаю, что на голове будет полнейший беспорядок, но мне наплевать.

– Даааа – кричу я.

– Ты сумасшедшая, – говорит Питер, потянув меня обратно за подол рубашки. Он смотрит на меня точно так же, как в тот день, когда я поцеловала его в коридоре. Словно я не такая, какой он меня считал.

Мы подъезжаем к дому, перед которым уже припарковано несколько автомобилей. Я вытягиваю голову, пытаясь получше рассмотреть. Я ожидала увидеть особняк с кованными железными воротами и, может быть, горгулью или две, но этот выглядит просто как самый обычный дом. Должно быть, я выгляжу разочарованной, потому что, как только он паркуется, Питер говорит:

– Не суди распродажу имущества по дому. Я видел все виды сокровищ в обычных домах и всякий мусор в красивых зданиях.

Я выскакиваю и наклоняюсь, чтобы завязать шнурки.