– Сейчас? Ну, ты мне не нравишься в этом плане, поэтому…
– Хорошо, – произносит Питер. – Не влюбись в меня еще раз, ладно? Мне не нужно еще больше влюбленных в меня девушек. Это так утомительно.
Я громко смеюсь.
– Ты такой самоуверенный.
– Я шучу, – протестует Питер, но он точно не шутил. – Ладно, что ты такого во мне увидела? – ухмыляется он, вновь став дерзким и таким уверенным в своем обаянии.
– Честно? Я не знаю.
Его улыбка на мгновение исчезает, а потом вновь появляется, но теперь уже не такая самоуверенная.
– Ты отметила, что я заставляю людей чувствовать себя особенными. Ты… ты сказала, что я был хорошим танцором и научным партнером Джеффри Саттлмана!
– Ничего себе, ты действительно запомнил каждое слово из того письма, да? – подразниваю я. Что вызывает у меня прилив небольшого, злобного удовлетворения, поскольку улыбка Питера полностью исчезает. Но этот всплеск сразу же сменяется раскаянием, потому что я задела его чувства без причины. Да что это со мной, почему мне хочется обидеть Питера Кавински? Чтобы как-то исправить положение, я быстро добавляю: – Нет, это правда, тогда в тебе действительно было что-то такое.
Полагаю, я сделала только хуже, потому что он вздрагивает.
Не знаю, что еще сказать, поэтому открываю дверцу автомобиля и выхожу.
– Спасибо, что подвез, Питер.
Зайдя в дом, я первым делом направляюсь в кухню, чтобы проверить кексики. Они упакованы в «Тапперуэр[14]» и мой контейнер для кексов. Покрыты глазурью немного неаккуратно, да и посыпаны сумбурно, но в целом выглядят неплохо. Какое облегчение. По крайней мере, Китти не будет стыдно на школьной распродаже выпечки из-за меня!
От: Марго Кави [email protected]
Кому: Ларе Джин Кави [email protected]
От: Лары Джин Кави [email protected]
Кому: Марго Кави [email protected]
39
Мама Питера владеет антикварной лавкой «Линден&Вайт» в части города, выложенной булыжниками. В основном она продает мебель, но у нее также есть и ювелирные изделия, разложенные согласно десятилетиям. Мое любимое десятилетие – нулевое, то есть 1900-х годов. Есть один золотой медальон в форме сердца и с крошечным бриллиантом в центре, который смотрится как звездочка. Стоит четыреста долларов. Лавка находится рядом с книжным магазином «МакКоллс», поэтому я иногда захожу туда, чтобы навестить «свою» драгоценность. Я всегда ожидаю, что медальон купят, но этого не происходит.
Однажды на День Матери мы купили маме золотую брошку в форме клевера 1940-х. Каждую субботу в течение целого месяца мы с Марго продавали лимонад и смогли отложить на нее шестнадцать долларов. Помню, с какой гордостью мы вручили папе деньги, которые красиво и аккуратно сложили в пластиковый пакет на застежке. Тогда я считала, что мы внесли львиную долю, а папа всего лишь немного помог нам. Теперь я понимаю, что брошка стоила гораздо больше, чем шестнадцать долларов. Мне следовало бы поинтересоваться у папы, сколько на самом деле она стоила. Но, возможно, мне не захочется это знать. Быть может, куда приятнее не знать. Мы похоронили маму вместе с ней, потому что эта брошь была ее любимым украшением.
Я стою, склонившись над витриной и прикасаясь пальцами к стеклу, когда Питер обходит прилавок и оказывается ко мне лицом.
– Привет, – говорит он удивленно.
– Привет, – отвечаю я. – Что ты здесь делаешь?
Питер смотрит на меня как на идиотку.
– Это место принадлежит моей маме, помнишь?
– Естественно! Я просто никогда не видела тебя здесь раньше, – произношу я. – Ты здесь работаешь?
– Нет, мне пришлось завести кое-что для мамы. Теперь же она говорит, что я должен завтра поехать в Хантсбург и забрать набор стульев, – ворчливо отвечает Питер. – Это два часа езды туда и обратно. Ужас.
Я дружелюбно киваю, отстраняюсь от витрины и делаю вид, будто разглядываю черно-розовый глобус. Вообще-то, Марго бы он понравился. Он мог бы стать для нее прекрасным рождественским подарком. Слегка его раскручиваю.
– Сколько стоит этот глобус?