Вселенная против Алекса Вудса

— Колись! Порнуха, да? — не унимался Бой.

На такой вопрос невозможно дать правильный ответ. Если скажешь «да», тебя обзовут извращенцем и вывернут сумку на землю. Если скажешь «нет», скажут: еще бы, у тебя даже яиц нет, и тоже вывернут сумку на землю. Так что мне следовало промолчать. Но я совершил роковую ошибку: попытался противопоставить идиотизму логику.

— Как это может быть порнуха, если в нашем магазине порнуху не продают? Ни для педиков, ни для кого…

Парни заржали.

— Какая жалость, — процедил Бой. — Как же ты без порнухи?

Бычок начал многозначительно поглаживать дубину. То есть мне показалось, что многозначительно. Может, он просто учился добывать огонь трением.

— Мне надо домой, — сказал я и сделал шаг в сторону, огибая дубину, а затем быстро зашагал прочь.

Увы, если тебя травят, не ты решаешь, когда тебе идти домой. Попытка посягнуть на право принимать решение почти наверняка чревата проблемами. В следующую секунду стало ясно, что они идут за мной следом.

— Куда ты, Вудс? Время-то детское! Мамочка еще не волнуется.

— Мамочке пофиг, она метлу разгоняет.

Я сжал зубы и ускорил шаг. Мамина метла упоминалась исключительно для красного словца.

— Вудс, ты че, нас избегаешь? Может, мы хотим закорефаниться!

Ну, вы уже поняли, что это был сарказм. Оскар Уайльд считал его низшей формой остроумия. Вряд ли мистер Уайльд знал, что есть формы еще более низкие — например, поджигание собственных газов. У нас в школе это считалось ужасно остроумным.

Я двинулся дальше, стараясь сохранять спокойствие и наблюдая, как воздух наполняет мои легкие, а затем выходит из них. И тут что-то шлепнулось мне на плечо. Я потрогал — грязь. То есть я очень надеялся, что это просто грязь. Спокойствие, спокойствие, считаем до десяти, представляем каждую цифру, красиво выписанную золотым наклонным шрифтом… Один, два, три… Еще один ком грязи просвистел мимо правого уха. Где все жители? Почему никто не выгуливает собак, где почтальон, где любители спортивной ходьбы?.. Погода солнечная, неужели все разъехались? Да что люди — даже машин у домов не было. Меня начал накрывать ужас беспомощности, как в ночных кошмарах. Я не понимал, что делать. Какие были варианты? Перескочить через ограду, рвануть к церкви прямо через могилы, стучать в тяжелые двери с воплем: «Помогите!»?

Я еще ускорил шаг. Впереди уже показался мостик. Людей по-прежнему не было. Я стал прикидывать, удастся ли оторваться от преследователей. По всему выходило, что это маловероятно. Со здоровьем у меня стало получше, но «щенячий жирок», который нарос за год затворничества, не способствовал резвости, а троица играла в футбольной команде. С другой стороны, они курили, а если наш биолог мистер Бэнкс не обманывал, курение значительно сокращает объем легких. Это казалось логичным, в отличие от заявления, что курение замедляет рост, которое не выдерживало никакой критики.

В меня попал очередной ком грязи, а следом раздался радостный гогот и свист.

Спокойствие покинуло меня, как покидают тонущий корабль крысы; мысли закрутились бешеной каруселью, ноги вступили в сговор с позвоночником, и разум оказался бессилен: я бросился бежать.

Как и большинство решений, принятых вопреки функции неокортекса, это было стратегически ошибочным: все-таки оставался шанс, что если я не буду реагировать на своих мучителей, они заскучают и отстанут. Именно поэтому некоторые животные, спасаясь от хищника, притворяются мертвыми. Но я бросился наутек, и хищники оживились. Я убегал, они мчались следом, и мы все четверо оказались заложниками погони. Но хуже всего было то, что, попадись я им в лапы, они уже не могли отпустить меня просто так, ограничившись очередной порцией словесных оскорблений. Нет, теперь их распирало желание поймать меня, избить, вероятно, раздеть догола и закинуть в ближайшие заросли крапивы. За унижениями всегда следует боль.

Я не стал поворачивать к пруду — придется утятам обойтись без угощения: если меня прикончат, проку от меня им будет чуть. Я мчался во всю прыть. Имея несколько метров преимущества, я мог оторваться еще сильнее, если бы перескочил через узкий мостик, который им пришлось бы преодолевать по очереди, теряя на этом время. Но это лишь отсрочило бы неизбежное. Мое преимущество заключалось в том, что меня, как всякую жертву, гнал вперед мощный стимул, но я уже начал догадываться, что не мне тягаться с хищниками выносливостью. И еще мне мешала злосчастная сумка: пусть не тяжелая, она все же затрудняла бег. Корм для Люси громыхал как боевой барабан. Сердце у меня тоже громыхало, в ушах стучала кровь, дышать становилось все труднее. Вокруг по-прежнему не было ни души.