Всего один неверный шаг

Он мог смириться, если бы я всё это забросила и начала рисовать картины или выращивать цветы. Неважно — лишь бы я была счастлива. Разность интересов — это даже увлекательнее. Это вдвое больше интересов.

Ему была нужна женщина. Его женщина. Его до последнего вздоха.

Верящая в него, доверяющая ему, уважающая его. Любящая.

А я предавала его и предавала, в мелочах и по-крупному. Разочаровывала и разочаровывала.

И разочаровала…

И спрашивать мне надо не с него — с себя.

И путь искать не к нему — к себе. Только теперь уже без его поддержки.

Поэтому мне так нужна работа.

Любая работа…

— Да, я хочу, Вов, — ответила я Баженову. — Но у меня нет ни опыта, ни сертификата, только диплом, да и то мне пришлось восстанавливать, и он будет готов только через месяц. Куда я ещё могу пойти? Никуда, если ты мне не поможешь.

— Ну, сертификат, это без проблем, заплатим и оформим. Ладно, — выдохнул он. — Посмотрю, что у меня есть поближе к твоему дому, поработаешь, раз хочешь, а там посмотрим.

Заведующая аптекой возле школы перезвонила мне на следующий же день.

Уточнила размер одежды, чтобы заказать форму, и сказала выходить с понедельника.

Я позвонила маме и теперь стояла у «спортзала», смотрела, как дочь подпевает радио и качает мышцы, и не знала, как с ней заговорить.

В принципе, после того памятного разговора, отношения у нас были ровные. Она перестала грубить и что-то мне доказывать, но перестала и делиться.

Я не знала, есть ли у неё мальчик, куда она ходит, нравится ли ей учиться, как идут занятия в универе. Нет, я, конечно, могла спросить, и она даже отвечала, но это было «норм», «хорошо», «терпимо» и прочие отговорки.

Единственный раз её ответ был длиннее, чем в одно слово, когда она пришла с программкой какой-то выставки в руках и сказала:

— Они не трахаются, и она не беременна, всё остальное, думаю, для тебя неважно, хотя она классная, — положила она программку на стол и пошла к себе, что-то напевая.

Теперь Муза забрала у меня и дочь. Вернее, ладно, чего уж, я сама её потеряла.

Я толкнула дверь.

— Завтра прилетает бабушка. Нужно освободить эту комнату, сегодня привезут мебель.

— Ок, — сказала моя старшая.

Свернула коврик. Собрала гантели. Выключила умную колонку.

— Я в понедельник выхожу на работу, — сказала я.

— Ок, — повторила она, выходя из пятой комнаты.

— Не хочешь спросить куда?

— Нет, — ответила она и исчезла в своей.

Снова зазвучало радио, кажется, даже громче, чем было.

А я начала перетаскивать вниз пустые коробки от техники и всякий хлам, которого уже успели накидать в пустой комнате.

Я как раз вернулась с помойки и стряхивала с себя в прихожей воду — на улице лил дождь, когда прилетело сообщение от директора «Кнопика».

Переписку с этим козлом, Лугачёвым Артуром Николаевичем, я начала после того, как Аня принесла заключение специалиста банка Наварского, который разобрался, что именно сломали в ноутбуке Вероники.

Так и написала, пошагово, как моя дочь принесла им рабочий ноутбук, а ей вернули его сломанным. Как пудрили мозги, говорили неправду (что данные можно сохранить), как пытались обвинить детей, что ноутбук они сдали нерабочим, как наш специалист выяснил, что во время замены термопасты его «специалист» открутил материнскую плату и потерял один из четырёх болтов. Заморачиваться поисками он не стал, вкрутил другой болт, по его мнению, подходящий, но тот оказался другой длины, в результате перекоса процессор лопнул, и ноутбук, конечно, стал нерабочим.

Приложила документ и вежливо объяснила, что хоть нам и пришлось купить дочери новый ноутбук, эти сто с лишним тысяч я возместить не прошу, прошу заплатить за ремонт и покупку деталей для сломанного и приложила счёт на тридцать тысяч.

И началось…

Глава 49

Чего только за эти дни я не услышала в свой адрес от господина Лугачёва.

И что «наш» специалист липовый, и что мы хотим с них стрясти деньги, а сломали ноутбук сами, они к этому отношения не имеют, и, конечно, когда у мальчика тридцати лет сдали нервы, он посоветовал, куда мне надо пойти с моими претензиями. В суд, конечно.

Досудебную претензию я с божьей помощью составила и даже показала документы юристу, но уже и так знала ответ: мы всё сделали неправильно. Нельзя было то, нельзя было это. В общем, ничего мы не докажем и ничего нам не заплатят.

Но и дело было вовсе не в деньгах.

То есть, по сути, Артур Николаевич был прав, но не прав в риторике.

Не прав, когда заговорил со мной таким тоном, словно мы грязь у него под ногами, не прав, что даже не извинился, не прав, что выкручивался, юлил, врал и пытался свалить с больной голову на здоровую, пока не понял, что ничего ему не грозит, и не выбрал издевательский уничижительный тон.

По сути, он победил, а я проиграла.

Но поделиться мне своим поражением было не с кем. Только с Вероникой.

Она была в курсе моей переписки.

Аня давно ушла. Сборщик провозился с новой мебелью дольше, чем рассчитывал, и закончил, когда уже стемнело. Он уехал, а мы с ней сели на кухне.

— Ну и ладно, мам. Чёрт с ним! Не расстраивайся, — обняла меня моя добрая девочка.