Всего один неверный шаг

— Нет, — ответила Света. — Он повесился не из-за творческого кризиса, не от отчаяния, безденежья и прочих мук творчества, как все решили. Он повесился, потому что так и не смог себя простить за то, что не сберёг, не защитил, и ничем не смог мне помочь. Как не смог помочь маме. Она умерла, когда я была очень маленькой. Он не выдержал. Когда эту картину купили, это надломило его ещё больше. Он написал вторую с похожим сюжетом, словно не хотел верить, что это не случайность, а закономерность. И её купили за ещё большие деньги. А чего только о нём ни писали, — она покачала головой. — Люди злы. Люди глупы. Люди безжалостны.

— А как справилась ты?

— Не знаю. Никак, — покачала она головой. — Я словно отключилась, вылетела из своего тела, отделилась от того, что со мной происходит, словно это происходит не со мной. Моя психиатр сказала, что это очень действенный способ. И потом я переживала не столько за себя, сколько за отца. Мне даже казалось, если бы он не знал, мне, наверное, было бы легче. Может, поэтому я избегаю отношений. Я боюсь сделать больно не себе, а тому, кто рядом. Лишь один мужчина был мне столь же дорог, как отец, и, наверное, как ты сейчас. Но у нас с ним были совсем другие отношения, и его уже нет в живых.

Наварский покачал головой.

— Спасибо, что поделилась. — Он завёл машину. — Куда тебя отвезти?

— Куда-нибудь, где есть мост, вода и голуби. Мост — это место моей силы.

— Почему?

— Не знаю, просто люблю мосты.

— А голуби?

— Они вкусные, — ответила она и засмеялась. — Я шучу. Я знаю, многие их не любят, считают заразными, глупыми и бесполезными. Их даже называют летающими крысами. Но голуби скорее относятся к птицам-жертвам. Они входят в рацион ворон, чаек и прочих пернатых хищников. Это практически единственные птицы, которые близко подпускаю к себе человека и за ними можно наблюдать, но платят очень высокую цену за жизнь в городе и легкодоступный корм — отходы не лучшая еда для них. А ещё они очень сообразительные и дружелюбные — разве этого недостаточно, чтобы их любить?

— Более чем, — улыбнулся Игорь.

Он помнил, что есть в Петербурге такое место — Семимостье. Говорят, там можно загадывать желания, и там точно много голубей. А местом силы, где у человека словно вырастают крылья, считается один из тех семи мостов — Пикалов.

К нему они и приехали.

Хотя и выглядела Света сегодня получше, этой хрупкой девочке точно нужны были силы.

— Неправда! Отрекаются любя, — читала она, стоя между гранитных обелисков с резными цоколями, золочёными шишками наверший и белыми шарами фонарей.

Глава 37

Неправда! Отрекаются любя.

Спасаясь от чужого равнодушья.

В попытках не терять себя,

И не тревожить больше чью-то душу,

Неправда! Отрекаются любя.

Устав от бесконечных споров,

В правоте чужого " я",

Неся с собою чемодан укоров.

Неправда. Отрекаются любя.

Вытаскивая из сердец занозы,

Угрюмые любители дождя,

В котором так удобно прятать слезы.

Конечно, отрекаются любя.

Бокал вина и сигарета в кресле...

Правда, чтобы изменить, себя

Распять придётся, чтоб потом воскреснуть.*

________

*Надежда Чернявская

Исколотые вены, заботливо перевязанные бинтами.

Хрупкая фигурка, совсем истончившаяся за эти дни.

И такой сильный, вынимающий душу голос.

Вынимающий, полощущий её в каком-то живительном растворе и возвращающий обратно.

И, может, конечно, всё дело в мосте, но Игорю казалось, он черпал силы в этом голосе.

Мелодичном и чистом, как музыка ветра.

— Прости, что соврала про Сестрорецк, — сказала Света.

— Ничего, — ответил Игорь. — Я бы тоже, наверное, не сказал. Жалость — не самое приятное чувство, особенно когда с ней относятся к тебе. А уж когда носятся, как со стеклянной вазой, боясь не то сказать, не то сделать, и ходят на цыпочках, и смотрят больными глазами, словно ты уже не человек, а так… Я понимаю.

— Спасибо за цветы и подарки, — развернулась к нему Света.

Наварский хотел скрыть, что это он, но что уже. Да и трудно было не догадаться.

— Не за что, — ответил Игорь. — Надеюсь, они тебя порадовали.

— Очень. Я скучала, — погладила она его по лацкану пиджака и ткнулась лбом в плечо.

— Я тоже, — погладил он её по спине.

— Я думала, мы больше никогда не увидимся. Никогда-никогда.

— И я, — вздохнул Наварский.

Словно вся его жизнь сейчас была под прицелом камер и самых злых, беспощадных критиков, которым он постоянно должен доказывать своё право на чувства, кроме любви к жене, он прям слышал, как сейчас они зашипели: «Ага, обнимаешь её. Какое же это платоническое!».