Всего лишь пепел

Познайте Творца своего, дорогой мой брат. Это важнее познания Его творений. Не пополняйте общество тех, о которых апостол говорил: и служили твари вместо Творца.[8] Се, Всевышний Художник стоит перед Своим произведением. Вы слишком засмотрелись на Его прекрасные полотна, которые поначалу открывают глаза, а затем слепят. Почему не подойдете к Художнику и не познакомитесь с Ним? Христос для того и сошел на землю, чтобы протянуть вам руку и познакомить с Творцом. Кто не подойдет ближе к Художнику на этом свете, в Его изумительной мастерской, не познакомится с Ним, не представится и не поклонится Ему, тот не будет допущен в небесный чертог Его.

Говорю вам это, вернувшись недавно с похорон. В городе умер один благочестивый молодой человек. Лицо его на смертном одре было светло, светлее, чем при жизни. Жил по вере и в вере упокоился. Совсем молодой, но мудрый. А вы уже не столь юны. Мир вам и милость от Господа, — священник поднялся и шагнул к аналою.

 — Я знаю этого человека, — прошептал Риехакайнен, — это наш сосед по площадке, Владимир, белокровие у него было, сын Надежды Михайловны, он в церковь все время ходил, за это его дразнили во дворе попёнком.

Капитан подумал, что и сам не раз подсмеивался над нелепым с его точки зрения парнем. Не думал, что когда-либо станет этого стыдиться. Но сейчас ему было не по себе, он чувствовал озноб, горький ком подкатывал к горлу. «Совсем молодой, но мудрый», — вспомнил он слова священника и едва не заплакал…

Свет везде погас, и мощный бас Макария, оглашая первый псалом шестопсалмия, раскатился под сводами храма:

«Господи, что ся умножиша стужающии ми! мнози востают на мя; мнози глаголют души моей: несть спасения ему в Бозе его…»

Начиналась утреня. Как раз в этот момент в храм вошел майор Васнецов. Темнота не позволила ему понять, где, в каком месте, он находится, так что к удивлению у него причин не было. Он заметил лейтенанта Спиридонова и крикнул ему в ухо:

 — Какого рожна вы не доложились? Почему я должен вас искать? Где Ободов?

Высоченный и худой, как жердь, Спиридонов вытянул шею и указал рукой куда-то во мрак. Но тут к майору подошла старушка и поманила его за собой. Они пробирались в темноте, а над ними, словно само небо рушилось на землю, гремело:

«Царь же возвеселится о Бозе, похвалится всяк кленыйся Им, яко заградишася уста глаголющих неправедная…»

 

* * *

О, в этом испытанье строгом,

В последней, в роковой борьбе,

Не измени же ты себе

И оправдайся перед Богом...

Тютчев Ф.И.

Кабинет Васнецова соответствовал спартанскому боевому духу: никаких тебе батарей отопления и даже обогревательных приборов, а из мебели — стол и четыре стула. Еще видавший виды сейф и пара тумбочек, заваленных бытовым и рабочим хламом: тарелками, кружками стаканами, стопками бумаг и книг. Единственным украшением являлась висящая на стене большая фотография бойцов отряда в полной амуниции. Заметив, что подполковник ежится от холода, Васнецов налил ему чая из стоящего на столе термоса. Потом продолжил рассказ.

 — Знали бы вы, насколько я тогда был зол, — признался он, — разорвать был всех готов! Но тут подходит ко мне старушка и ведет меня буквально за руку к какой-то двери. Представляется старостой храма Анфисой Сергеевной Воскресенской.

«Пройдемте, — говорит, — в мои апартаменты, я вам там все объясню».

Мы входим в длинный коридор, налево и направо — повороты, по стенам — много дверей, идем мимо всего этого. Только я начинаю удивляться, а она уж мне и говорит:

«Все нормально, это мы в крипте находимся, в подземной части храма, проект очень мудреный, архитектора Юрия Ширяева. Не слышали о таком?»

Про такого я не слышал и как под землю спускались, не почувствовал. Об этом и говорю. Ничего, успокаивает она, все поначалу удивляются. Мы сворачиваем направо, потом налево, идем еще минут пять, наконец, останавливаемся у какой-то двери, заходим и оказываемся в помещении, похожем на русскую избу, нарядную, как картинка.

 — Ага, — вмешался в рассказ майора Василий Петрович, — половички кругом, салфеточки, картиночки в рамочках, а на печке старушечка спит, так?