Всего лишь измена

Здесь, к слову, велись съёмки фильма «Мастер и Маргарита». Как символично! Если учесть, что именно этот спектакль разделил нашу жизнь по частям. Я давно не была в этом доме. Консьержка забыла меня. И пришлось объяснить, что я — хозяйка одной из квартир. Документ на смартфоне открыла. Не то эта старая вредина точно бы мне не поверила!

Внутри всё весьма прозаично. За дверью квартиры — обычный жилой интерьер. Обои на стенах, утративший лоск потолок. Широкая дверь с запылённой фрамугой ведёт меня внутрь. Я бросаю ключи на комод и вдыхаю едва уловимый оттенок старья. Пора бы проветрить! Иду открывать окна, чтобы впустить в этот затхлый мирок чуть-чуть воздуха.

Когда-то отделка квартиры казалась заоблачной! Тогда ещё всё было новым и пахло внутри свежей краской, древесным теплом. Помню, как я удивлялась всему! Этой мебели, в стиле Икея. Стоит сказать, тогда эта фабрика только открылась. И раздобыть что-то было весьма затруднительно. Но он раздобыл.

Помню, как трогала стены, не веря, что всё это станет моим.

— Ну, зачем? Ну, Никит! — восклицала, кружась.

На полу был паркет, а на окна ещё не повесили шторы.

Никита приблизился, легко усадил меня на подоконник, поддел подбородок. Шепнул:

— Будешь жить тут одна, как богиня.

Я отстранилась:

— Одна?

— Ну, да, — хмыкнул он, — Когда съедешь от мамы.

Всё волшебство растворилось в обыденной мгле его слов. Одна! Я всегда буду просто одна. Несмотря ни на что. Ему надоело общаться со мной в отцовском отеле. А, может, ему намекнул сам отец, что «негоже водить туда баб»? И теперь он решил обустроить уютное гнёздышко. И будет сюда приезжать, когда хочет. А потом уезжать, оставляя меня.

— Ну, чего ты, лисёнок? — он чмокнул мой нос.

Я подавила возникшую грусть:

— Извини, замечталась.

Этот подарок Никита вручил мне на день рождения. Мне тогда стукнуло 22! Он сказал, что это — мистический возраст. Что все парные цифры имеют какой-то особый подтекст. И я, дура, грезила, что когда мне исполнится 33 года, я буду встречать его в роли жены.

— Ну, это же дико дорого, — покачав головой, я взглянула на улицу.

Мне казалось, что там, в мутной глади стекла серебрилась Нева. Потрясающий вид и осенняя тишь за окном навевали печальные мысли. Он решил откупиться? Не значит ли это, что я не нужна?

— Ты стоишь гораздо дороже, — прошептал мне на ухо Никита, — Моя маленькая женщина.

Он любил называть меня так. Кажется, разница в возрасте, росте, его возбуждала? Супруга его была старше и выше меня. Он не спал с ней. Совсем. Уже несколько лет они жили как брат и сестра, как соседи. Растили детей. Один из которых болел. Были связаны узами брака, расторгнуть которые было труднее, чем стать Маргаритой. А я так хотела быть всем для него, а не только любовницей. Боже, как я его ревновала! Но труднее всего было скрыть эти чувства внутри.

— А вы ночуете в разных комнатах? — задавала вопросы.

Никита смеялся, вздыхал:

— Двое людей могут спать на кровати, совсем не касаясь друг друга.

— Вот так? — отодвинувшись, я ложилась на край и подтыкала одеяло, запрещая ему приближаться к себе.

— Ну, примерно, — а он не пытался коснуться. Он так и лежал на спине, закинув за голову руки. И сильные мышцы груди источали немыслимый жар.

Хватало меня ненадолго. Уже через пару минут я опять приникала к нему, обнимала его крепко-крепко, роняя слезинки на кожу, пыталась не плакать. Но слёзы текли и текли.

— Прекрати! Ну, лисёнок, ну что это? — он принимался меня утешать. Отчего становилось лишь хуже.

— Не бросай меня, слышишь? Ведь я же умру без тебя, — умоляла сквозь боль.

— Ну, с чего ты взяла? Я не брошу, не брошу, — утыкался мне в волосы, нюхал, вдыхал и сжимал в своих крепких руках, уверяя в обратном.

Когда завершился ремонт и квартиру обставили, я привезла туда кое-что из вещей. Я украшала его, это место. Здесь всего было по двое! Две чашки, два блюдца, две чайные ложечки. Две щётки и два полотенца на двух витиеватых крючках. Мы ночевали, как прежде, два раза в неделю. Два раза в неделю Никита бежал от жены.

— А она думает, где ты сегодня? — пытала его.

— Она знает, что я у тебя, — сказал он однажды.

Я так и осела на кухонный стул:

— У меня?

Он осёкся:

— Я имею ввиду… Ада знает, что я с кем-то сплю. Но у нас с ней не принято обсуждать эту тему.

Я попыталась представить себе их семейную жизнь. Где не принято многое. И зачем же так жить? Ради денег? И ради детей…

— Ну, коли уж ты с ней не спишь, то ведь должен же с кем-то, — я не смогла скрыть обиды.

Никита вздохнул, усадил на колени:

— Знала бы ты, как я устал притворяться, — сказал он, уткнувшись лицом в мою грудь, чуть прикрытую тканью халата, — Уходить, приходить. Но я не могу по-другому.

— Прости, — торопливо заверила я, — Я не должна была. Милый, прости!

Наши губы сомкнулись. И боль отступила. Мир всегда отступал, когда мы касались друг друга. Точнее, наш мир обволакивал нас, а другой — отступал. Вместе с проблемами, ссорами, и всем тем, что невозможно исправить.