Всегдай

Тепло в Июне, воздух чудный,
Под вечер грезит коростель
И пеленою изумрудной
Травы ослезена постель.

Вдали плывет над плоскогорьем
Завечеревший серп луны.
В слезах долина, точно в горе,
Полна небесной тишины.

Селенье спит, душе не спится,
И чуда ждет – и мнится в тишь –
Вот-вот примчится колесница
В эдемы рая улетишь.

Амфиан Решетов

Тревожный закат

В небе тревожный закат.
Тучи в багряном вине.
Птицы на отдых летят.

Кто-то далеко-далеко,
Кто-то на белом коне
Скачет вдали одиноко.

Овцы на мглистой дороге.
Листья дрожат в полусне.
Сердце в великой тревоге.

В круге я темном и тесном
Жажду я светлой струи.
Мысли о Нем, Неизвестном,
Тяжкие мысли мои.

Теос

«Ego»

Интуиция.

В страшную грозу – бурю родилось оно, это маленькое ничтожное «Я».

Оно родилось, но его не было для него самого: для его сознания.

Для окружающих его оно представляло желанную и ожидаемую игрушку-ребенка, для родных наследника и представителя рода, но для «себя» оно было непонятно. Мирно текли годы детства этого «Ego», и хотя он при всяких обстоятельствах называл себя: «Я, меня, мне», но все не мог понять: почему он, такое же «Я», как и другие, отделен от них, а иногда даже и враждебен им. Почему это?

Прошли школьные годы, он учился и жаждал знать все. И вот оно пришло – это всезнание.

Но было бы лучше для него – не узнавать этого всего!

Отжившие и жившие философы прошли через его сознание, научные выводы и глубокие впечатления жизни вторгнулись в его «Я»… и терзали, и ломали, и насиловали его безжалостно.

Знание только издали хорошо! Принятое в Себя, как сильно действующее средство, оно убивает или переделывает наше «Ego».

Счастлив тот, кто найдет в нем счастье; горе тому, кто не перенесет и не усвоит всего им воспринятого! Данный «Ego» был счастлив в этом: он понял Мир, Жизнь и Человечество и остался жить во имя Их: этого непонятного Мира, роковой случайности жизни, и однообразного, хотя и кажущегося разнообразным, Человечества.

Вадим Шершеневич

«Толпа гудела, как трамвайная проволока…»

Толпа гудела, как трамвайная проволока,
И небо вогнуто, как абажур…
Луна просвечивала сквозь облако,
Как женская ножка сквозь модный ажур.

И в заплеванном сквере среди фейерверка
Зазывов и фраз, экстазов и поз –
Голая женщина скорбно померкла,
Вставь на скамейку в перчатках из роз.

И толпа хихикала, в смехе разменивая
Жестокую боль и упреки – а там
– У ног – копошилась девочка сиреневая
И слезы, как рифмы, текли по щекам.

И когда хотела женщина доверчивая
Из грудей отвислых выжать молоко –
Кровь выступала, на теле расчерчивая
Красный узор в стиле рококо.

Vita nova

Руки луна уронила –
Два голубые луча.
(Вечер задумчив и ясен!)
Ах, над моею могилой
Тонкий, игрушечный ясень
Теплится, словно свеча.

Грустно лежу я во мраке,
Замкнут в себе, как сонет…
(Ласкова плесени зелень!)
Черви ползут из расщелин,
Будто с гвоздикой во фраке
Гости на званный обед.

Скерцо

An Vera Aitschuller.