Всегда, всегда?

– А этот дурак из себя благородного ломает, – продолжал дед, глядя не на меня, а на свою Дусю. Дуся внимала ему с убитым видом. – На сколько она старше его, эта невинная девочка, на десять лет?

– На двадцать пять, – сказал я тихо. – Что дальше?

– А то, что тебя спасать надо! – И тут дед поднял на меня взбешенные глаза. Это был не дед. Это был полковник. – Я сам с ней встречусь и все улажу. Дадим ей в зубы, сколько она потребует, и пусть катится!

Я молчал и смотрел на него. Мы с полковником молча смотрели друг на друга.

– Коля! Саша!! Вы что?! – заметалась баба. Хотя мы с полковником просто смотрели друг на друга. Может быть, баба испугалась, что во мне проснется тот, молодой, рожа усатая, который бил из-за нее смертным боем всех хахалей.

– А твоей внучке, твоей Ирке, – заговорил я и вдруг с ужасом понял, что ничего не говорю, а только открываю беззвучно рот. Тогда я взял себя в руки. – А твоей Ирке, нашей Ирке, – выговорил я, – ты помнишь, даже денег никто не предлагал. Взял бы ты те деньги за Маргариту?..

И тут дед стал как-то спокойно и медленно клониться влево. Я ничего не понял, мне показалось, что он хочет поднять коробок спичек, упавший рядом с табуретом. Но баба вдруг коротко взвыла, подхватив его голову, прижала к груди, и мы с ней поволокли деда в комнату, на тахту.

– Беги за Валентиной Дмитриевной! – крикнула баба.

Дед лежал на спине, молча смотрел в потолок, и только его крепкий волосатый кулак беспрестанно сжимался и разжимался.

– Семьдесят четыре… Семьдесят пятый… – медленно и спокойно проговорил он. – Закругляюсь…

– Коля, молчи! – взвыла баба, плача и трясясь. – Молчи, Коля!

Валентина Дмитриевна – в домашнем халатике, растрепанная, в тапочках на босу ногу – прибежала сразу. Она выслушала деда, почему-то напряженно глядя не на него, а на бабу, и строго сказала:

– Нет, нет, Евдокия Степановна, голубчик, нет. Перестаньте плакать. Это не инфаркт.

Потом она сделала деду укол, пообещала зайти еще раз, попозже, и ушла. Дед лежал тихо, прикрыв глаза, а мы с бабой сидели рядом. Разумеется, об Иркиной новости сегодня лучше было молчать. Я попытался представить себе ее будущего ребенка – некое существо, вроде Маргариты, такое же толстое, глупое и родное, но у меня ничего не получалось. Нет, подумал я, конечно нет, ведь это будет ребенок Виктора, а Виктор – крепкий мужик, настоящий, никому он его не отдаст. И вырастет Иркин сын на манеже, и сделает его отец цирковым артистом, а к нам он будет приезжать на каникулы и меня будет называть, как и положено, дядей Сашей…

– Саша, – проговорил вдруг дед, не открывая глаз.

– Да успокойся, – буркнул я. – Никто никакого ребенка не ждет. Турнули твоего замечательного внука, как зайца лопоухого…

– Обещай мне…

– Нет! – отрезал я. – Я люблю ее и женюсь на ней все равно. Я ее доконаю, как ты бабу доконал. Она за меня со страху выйдет.

И тут бледные его губы дрогнули, и мне показалось, что дед самодовольно ухмыльнулся в усы.

– Тогда хоть обещай, что с работы этой проклятой уйдешь! – простонала баба. – Сколько можно нас мучить! – Слезы бежали и бежали по ее лицу, и она их не вытирала.

– Уйду, – сказал я. – Уйду.

– Хоть шерсти клок с него выдрали, – всхлипнула баба.

Она не подозревала, что этот клок давно и мучительно я выдирал из себя сам.

Тогда дед наконец открыл глаза и тихо сказал:

– Сынка, ты должен помнить, что на тебе – Маргарита.

– Маргарита! – ахнула баба. – Маргарита на улице! А темно-то!

Тут обнаружилось, что в суматохе мы забыли засветло загнать в дом Маргариту и теперь она на призывные бабины вопли с балкона не отзывалась, и пришлось мне бежать во двор, разыскивать эту несносную девицу.

Я обегал весь двор, все подъезды, всех ее приятелей, я охрип от крика. Маргариты не было нигде. Внутренности мои заполняла слепая ярость и леденящий, безотчетный ужас перед неизвестным.

– Маргарита! Маргарита-а! – выкрикивал я через каждую минуту и бормотал: – Дрянь! Ну, погоди! Только объявись – убью! Шкуру спущу! – И опять кричал осевшим голосом: – Маргарита-а!

В воображении моем возникали картины одна страшней другой, в горле колотилось растерзанное паническим страхом сердце. Я обегал и все соседние дворы. Когда же, отупев от ужаса, вернулся к нашему подъезду, чтобы звонить своим ребятам и поднять на ноги всех, я вдруг в темноте увидел Маргариту.

Она сидела в песочнице под грибком и приветственно размахивала своим зеленым грузовиком.

– Здорово я спряталась от тебя? – похвасталась она, подбегая. – Как ты громко кричал, Саша, как медведь в цирке!

Я молча опустился на корточки, обнял Маргариту ватными руками и прижался лицом к ее пузу, где на сарафане был пришит карман с вислоухим зайцем.

Маргарита тоже обняла меня, больно ударив по уху грузовиком.

– Ты мой любимый мужчина… – сказала она нежно и покровительственно. – У меня к тебе два вопроса, Саша: что такое «позвоночник» и что такое «дружба навеки»?..

* * *

Я сидел в кабинете и собирался писать рапорт об увольнении на имя начальника управления, а Гришка ходил из угла в угол, похлопывая ладонью по столам и перешагивая через блеклые солнечные полосы на полу.