Всегда, всегда?

– Твой веселый действовал не один, их двое было… Товарные вагоны обчищали… Обходчик помешал, они его убрали… – Григорий говорил медленно, не договаривая, не называя, как водится, имен… – С кражей этой, квартирной, конечно, не было придумано заранее, но когда взяли – сориентировался и быстро сообразил…

– …Что даже удобнее отсидеться у нас под крылом, – глухо продолжил я. – Ну, спасибо тебе, Григорий.

– Не за что, хрыч… Дело попало к парню одному, с которым вместе работали. Завтра подробнее расскажу.

Я положил трубку.

Значит, такое дело… Значит, месяц я танцевал на ниточках под управлением артиста Сорокина. Все прекрасно было задумано, и следователь попался удобный – замечательный олух Саша. Да вот оказия – транспортники, черти, хорошо работают, замели…

В этот момент в комнату вошла баба и присела возле меня. На вилке она держала горячий, поджаристый, с янтарными боками пирожок.

– Баб, – спросил я, – в кого я такой бездарный?

– Ты не бездарный, – ответила она, – просто ты занят не своим делом.

– А какое мое дело? – полюбопытствовал я. – Ты укажи мне, я побегу его делать.

– Не лезь на рожон, – сказала баба устало, – ты спросил, я ответила… На вот, первый пирожок попробуй. – И спросила, дружески подтолкнув меня локтем: – Саня, а ты что – так и не придумал повода для встречи?

Я сказал ей с тихим отчаянием:

– Чего ты веселишься? Ты знаешь, кто она? Она дочка твоего Булдыка.

Я еще в жизни своей не видел, чтобы человек так вытаращивал глаза. Я даже испугался за бабу. Это мне уже показалось каким-то фокусом, чудовищной демонстрацией сверхъестественных возможностей человеческого глаза. Чтобы вывести ее из шокового состояния, я кивнул на пирожок и спросил:

– С картошкой?

– С капустой, – пролепетала баба. – Саша, ты нас убьешь.

– Ты всю жизнь знаешь, что я люблю с картошкой, и всю жизнь печешь с капустой, – сказал я, – для своей Маргариты. – Снял пирожок с вилки и стал машинально жевать его.

– Это серьезно? – трагическим голосом спросила баба.

Она так и сидела с поднятой вилкой, как Нептун с трезубцем.

– Очень. Я ее люблю.

Баба медленно, как-то лунатически поднялась и, не глядя на меня, вышла из комнаты. И в это время зазвонил телефон. Я снял трубку.

– Привет, Санек! – крикнула Ирка из столицы нашей Родины.

– Здорово, – буркнул я.

– Ну, как вы там? Как вы живете?

– Нормально, – сказал я. – Как ты?

– Ой, Санек, такая неприятность у нас! Я ведь чего звоню…

– А что случилось? – быстро спросил я.

– Ну, так ведь в той посылке, что баба нам прислала, обе банки с айвовым джемом разбились.

– Ну. – Я ничего не понимал. – А что случилось?

– Банки с джемом разбились, обе. Начисто. Без джема мы остались, ты так бабе и скажи.

– Ирка, – спросил я, – а что у тебя случилось-то?

– Тьфу! – воскликнула моя божественная сестра. – Позови бабу к телефону!

И тут я понял наконец, что у нее случилось. Несчастье стряслось. Беда. Банки разбились. Обе. Начисто.

– Слушай, – тихо спросил я, – а ты собираешься зимой приехать?

– Зачем? – спросила она.

– Ты собираешься зимой приехать?! – заорал я. – С ребенком повидаться?!

– Ты что, с цепи сорвался? – как-то беспомощно проговорила она. А я и в самом деле с цепи сорвался.

– Ты ребенка своего собираешься увидеть?! – орал я. – Ты хоть помнишь, что у тебя дочь есть?! Или ты совсем с той сигаретой на канате запрыгалась?!

– Что ты кричишь, Саша, подожди, – слабо доносился до меня Иркин голос.

– Ты хоть помнишь еще, что ты – мать? – гаркнул я в последний раз, потому что в горле у меня пересохло и голос осекся.

И в наступившей тишине Ирка как-то речитативно и торжественно сказала:

– Помню… У меня скоро будет ребенок, Саша.

Я молчал. Не понял.

– В каком смысле? – спросил я.

– Ну, ты что-о… – тихо протянула она, и я все понял.

– Ира… а ты… это… ту… ты… как… того… – забормотал я и вдруг захохотал, безумно, до слез, хотя мне было совсем не до смеха, совершенно не до смеха, даже наоборот.

Я хохотал до икоты, а Ирка кротко ждала, когда это кончится.

– Ну, молодец, – наконец, тяжело дыша, выговорил я, – ну, давай, я буду ждать. Только ты мне теперь мальчика давай. Для разнообразия…

Когда я положил трубку, я понял, что больше в этой комнате находиться не могу, я разобью что-нибудь. Правда, не было гарантии, что в другой комнате или в кухне мне полегчает, но я все-таки рванул плотно закрытую дверь, вышел, пнул дверь в кухню и увидел бабу с дедом. Они сидели рядышком за пустым, чисто вымытым кухонным столом – седенькие, горестные – и решали мою судьбу.

– Можете меня поздравить, – злорадно выпалил я, – у меня будет ребенок!

– Дуся, ну что я говорил? – встрепенулся дед. Вид у него был несколько даже торжествующий. Я бы сказал – горестно-торжествующий, но вряд ли это возможно себе представить. – Ну, что я говорил! Конечно, он вляпался в историю. Она беременна и теперь шантажирует его, чтоб он на ней женился.

Я задохнулся.

– Ку… Кого?! Ты что?! – спросил я деда. – Совсем сбрендил?