Всегда возвращаются птицы

Борьба комсомольской гордости с обывательской завистью вызвала в Ларисе эффект теплого шампанского, и закисшие продукты брожения пробили брешь в ее вынужденной скрытности.

За хранение государственных тайн наград не дают. Подразумевается, что сознательный человек должен хранить их безвозмездно, из соображений моральной устойчивости и принципов советского воспитания. Болтать, конечно – врагу помогать, но ведь человек – не бутылка для закупорки джиннов. Запечатывание в голове неусидчивых тайн не обходится без ущерба для характера. Ларисе стало жаль свой характер за ничем не поощряемое благородство. Растрепанная и несчастная, сидела она в углу кровати, обняв колени. Угрюмо смотрела на карту СССР, в одну точку с предположительным кружочком безымянного города в районе Сибири и жаждала выплеснуть часть долго сдерживаемых эмоций на первого, кто подвернется. Подвернувшийся послушал бы, посочувствовал или просто скроил соболезнующую мину. Все равно, лишь бы послушал. И пошел бы дальше, стряхнув с себя по пути чужое горе. А рассказчица, облегчив душу, расслабила бы настроение, шатко балансирующее над мерклой топью. Не вечно же быть на взводе…

Лариса раздумывала, не зазвать ли кого-нибудь из соседок попить чаю, но начинать откровения с порога неприлично, а ей так и хотелось: бух – и рассказ. С порога. Невмоготу было играть прелюдию к исповедальному акту. Поэтому Иза пришла как раз вовремя. Лариса обрадовалась, схватила ее за руку:

– Годи… Ось, слухай, бо сил нема терпеть…

Иза присела в изголовье кровати, и перебродивший джинн полез из Ларисы вместе со слезами, соплями и всхлипами. Это не она, это он, отрывистый и торопливый, зачастил тарабарскую скороговорку на русско-украинском языке, пропуская слоги и шипя в тех местах, где пузырилась застарелая боль.

…Никто в Москве и во всей стране не знал, что произошло в Киеве четыре года назад. Про аварии и катастрофы, которые случаются из-за халатного отношения руководства к опасным объектам, нельзя писать в газетах и вещать по радио, чтобы не подрывать в народе веру в счастливую социалистическую действительность.

В тот ветреный мартовский день мать уехала на завод засветло. В понедельники на ее заводе читали политинформацию, и опаздывать было нельзя. Внезапно сосед встревоженным голосом прокричал в дверь отцу, что где-то прорвало водопроводную трубу, на дороге полно воды, и движение встало. Наспех одетые мужчины выбежали из общежития.

Лариса гладила школьный фартук, когда с улицы послышался странный нарастающий гул. Глянув в окно, она застыла с горячим утюгом в руках. Над городом в продутое до белизны небо поднимался сказочный монстр! Его хищно выгнутая драконья шея с пенной дырчатой головой выбрасывалась кверху и рушилась, растекаясь тяжелой лавой. Ползучее тело выворачивало с корнями деревья, накрывало собой дома, улицы, все живое и неживое. Оно двигалось с яростной быстротой, а за отрогами безостановочно лепились, грузно низвергались с возвышенности и устремлялись к городу новые и новые валы.

Подхватив пальто, перепрыгивая через две ступени дрожащей лестницы, Лариса помчалась к выходу, где шумно и бестолково толкались соседи. Кто-то с надрывом вопил: «Назад, назад!» Несколько мужчин изо всех сил тормозили толпу у двери. Но вот дом явственно пошатнулся, и людей поддало обратно к лестнице. Неудержимая прорва, выдавив дверь, хлынула внутрь, до потолка брызжа ошметками ржавой грязи.

Лариса не помнила, как ее на тугом гребне вынесло на второй этаж в гуще кричащей толпы. Позади хлестали по ступеням прутья скачущего потока. Соседи в панике полезли вверх по чердачной лестнице. «Утюг, – вспомнила Лариса. – Я его не выключила!»

В комнате вихрилась штукатурная пыль с блестками стекла, вышибленная рама валялась на полу в груде потолочного сыпуна, оконных осколков и черепков попадавшей посуды; ветер рвал пестрые внутренности раскрытого шифоньера. До розетки Лариса не добралась: в квадрате окна алым заревом вспыхнула подстанция. Толстые языки грязевых волн, взбухая, как на дрожжах, продолжали накатывать с неумолимым напором, а впереди, распластав в воздухе мышастые крылья, с прицелом на трамвайное депо летел самый чудовищный вал! Подрубленное страшным ударом, четырехэтажное здание взвилось на глазах Ларисы и рассыпалось, как карточный домик. Она снова метнулась в коридор. Там уже трещали стены, и в расползающиеся щели просачивалась мутная жидкость.

Люди на крыше плакали и молились. Сходила с ума соседка. Всего двадцать минут назад она отвела маленькую дочь в ясельную группу. За это время потоп накрыл детский сад со всем, что в нем было. Жирная рыжая грязь на том месте кипела вокруг измятого конька крыши… Без остановки выкрикивая имя ребенка, соседка с безумной силой выдиралась из рук мужчин. Они боролись с несчастной недолго. Кто-то из них, ко всеобщему облегчению, догадался стукнуть ее кулаком по голове, и женщина потеряла сознание.