Всегда возвращаются птицы

– Я себе хочу нравиться, – гордо выпрямилась Лариса. – Вон Ксюшка мается – ни отдохнуть путем, ни выспаться, так я и поверила в ее репетиции! А уйдет любовь в прошлое, и масса времени освободится у людей для знаний. Наука взлетит! Яблони зацветут на Марсе, как в песне, всем откроются дороги в космос!

Изе ясно представились бегущие вперед дороги. Они летели параллельно друг другу, их было три, а она стояла на перекрестке перед сказочным камнем. Не богатырь на коне – обыкновенная девочка в венке из одуванчиков, с голубой лентой в косе, – белый сарафан запачкан по подолу желтым одуванчиковым соком. По левой дороге, кружащей, цыганской, шли медведь и мальчик со свирелью. Мальчик не оглядывался. Осенними кленовыми листьями пылали издали, вспархивая с плеч, кольца червонно-медных волос. Прямая дорога вела к морю, где плыл корабль с Гришкой. Плыл-плыл, как колесный пароход во сне, и пропал на горизонте. Гришку всегда манил воздух чужих широт… Почему Изе нравятся странники? На правой дороге, небрежно накинув на плечи куртку, стоял Андрей. Так он стоял после кругов на коньках. Глаза с крапинками насмешливо светились из-под мягких бровей. Светились, но не грели. Зимнее солнце. Под таким и снег не тает.

«Налево пойдешь… Прямо пойдешь… Направо…» Три дороги не пересекались ни по закону геометрии, ни по нестандартным человеческим правилам. Иза не знала, ступит ли когда-нибудь на одну из них или появится четвертая.

– Пик любви пришелся на эпоху Шекспира, потому что люди в то время мучились от безделья, – рассуждала Лариса, возя шваброй под окном. – Нечем было заполнить пустоту, вот и влюблялись направо-налево. Давно пора избавиться от атавистического инстинкта, выкинуть его, как аппендикс…

Иза не выдержала:

– Что-то ты слишком много говоришь о любви.

Лариса замолчала. Силуэт ее в оконном проеме, со шваброй в руке, напомнил Изе девушку с веслом и кого-то из знакомых… Да. Полина любила смотреть в окно. Неизвестная женщина бросила новорожденную Полину под дверь детдома. В записке, найденной в пеленках, было имя ребенка, и больше никакой информации. Девочке дали фамилию Удверина. Полина ненавидела свою фамилию, ненавидела детдом, много чего ненавидела, а бросившую ее мать – нет. Перед тем как уехать на учебу в Свердловск, Полина долго-долго смотрела на дорогу в окно. Прощалась.

Наконец-то Изе стало жарко. Прошлепала босиком к окну.

– Фонарь еще не включили, – тихо сказала Лариса.

– В конце марта концерт в музыкальной школе, Ксюша будет петь. Пойдешь?

– Меня она не приглашала.

– Ксюша никого не приглашала, рано пока и стесняется. Мне Андрей сказал.

– Я не люблю джаз.

За окном быстро расплескивалась синева. К пятачку расставаний медленно подошли две смутные тени, и, как только застыли под фонарем, он зажегся. Мужчина и женщина стояли друг перед другом в потоке прозрачно-белого сияния, и непонятно было – то ли свет снисходит на них, то ли он от них исходит.

Глава 8 Это не джаз

На «Ксюшин бенефис», как назвал Андрей джазовый концерт, Иза с Ниночкой купили букет белых, с оранжевыми венчиками, нарциссов. Концерт вообще-то был не совсем настоящим, чем-то вроде открытой репетиции к предполагаемому осенью фестивалю.

Скромный зал музыкальной школы оказался с неожиданно четкой акустикой. Друзья музыкантов привели своих друзей-музыкантов, друзья друзей – своих. Всех заинтриговало обещание вокального соло. Народ собрался сведущий, позади кто-то разглагольствовал о новом мюзикле Гершвина и вокальной технике скэт[22]. Андрей занял места старшему Дымкову с женой и, светясь предвкушением Ксюшиного триумфа, носился со стульями для тех, кому не досталось кресел. С Валентином Марковичем он познакомил Изу зимой на выставке книжной графики. Экспозиция, честно признаться, показалась скучноватой, Иза ожидала большего от хваленых Андреем иллюстраций Кустодиева и Моора. А Валентин Маркович воодушевленно обсуждал с кем-то возможности нынешней полиграфии, здоровался за руку с художниками. Они обращались к нему с явной симпатией, как к знатоку и человеку уважаемому, Андрей шепотом называл известные имена. Странно, ведь работал-то Дымков в цирке. То ли уборщиком, то ли смотрителем зверей… Усевшись рядом, он кивнул Изе. Супруга выглядела значительно моложе Валентина Марковича, лицо у нее было такое же, как у Юрия, ясное и приветливое. В руках она держала завернутые в хрустящий целлофан крокусы – сиреневые и млечно-белые в середине. С мужем женщина почему-то не разговаривала, даже не смотрела на него. Может, повздорили.

Начался концерт. Сперва Иза угадывала отрывки неуловимо знакомых мелодий, затем они сместились к более сложному звучанию. Солировали то один, то другой инструмент, раскрепощенная игра ярко раскрывала характерные особенности музыкантов. Саксофон вдруг исторг нежную трель, и все заулыбались, захлопали: Патрик не просто заливался соловьем – так он представил певицу и заодно выразил личное к ней отношение.