Всегда возвращаются птицы

Ксюша не разрешала подружке тратить личные деньги на еду: «Кашу варим манную, овсяную, перловую: что ли не разнообразие?» Но оборванный в субботу листок навесного календаря напомнил Изе о дате, немилой с детства, и после «овсяного» обеда она потихоньку ускользнула из-под бдительного Ксюшиного ока. Однажды в детдоме, когда Изочка проклинала этот день из-за маминой смерти, дядя Паша сказал: «Не огорчай маму… Ты к этому дню по-другому попробуй отнестись. Особенный он: хоть и печальный, а в то же время с благодарностью к матери за счастье жить, и сама эта радость».

В беспокойных думах о том, почему дядя Паша не поздравил ее с днем рождения, Иза незаметно выстояла в ближнем гастрономе очередь за шпротами. Повезло, давали по три банки в руки.

Гришка все мечтал приготовить макароны по-флотски, но их тогда в якутских магазинах не было, здесь же соблазнительные итальянские изделия, завоевавшие камбуз и весь мир, продавались в коробках и на развес. К макаронам Иза взяла головку репчатого лука и два плавленых сырка; для маминых поминок – пачку вишневого киселя и пакет готовой блинной муки. Помешкав, добавила ко всему пирожных кондитерской фабрики «Большевик». День хоть и нелюбимый, но все-таки…

В вестибюле бранилась Дарья Максимовна: Андрей Гусев только что скатился по перилам. Стоял пристыженный, лохматый и счастливый, а ведь мог разбиться. Скосив на Изу глаза, поинтересовался:

– В честь чего оргия?

– Коменданту пожалуюсь! – крикнула вахтерша.

– Надо, надо, – скорбно закивал Андрей, – нечего в приличном общежитии вакханалии устраивать.

Дарья Максимовна закричала громче:

– Не слушай его, проходи! Мальчишка! Убьется насмерть – мне отвечать!

Рояльно-черные перила, спущенные с четвертого этажа широкой спиралью, были, наверное, отполированы тысячей штанов. Пройдя полпролета, Иза услышала неясные от ярости вопли вахтерши и нахальное заявление великовозрастного озорника:

– Еще раз прокачусь, Дарья Максимовна, и больше не стану, даже не умоляйте!

Наверху по всему коридору неслась из открытой двери борьба девчонок с «хохляцким» произношением буквы «г». Бороться с неподатливой согласной велела преподавательница по технике речи. У Ксюши неправильный выговор был неизвестной географии происхождения, а Ларисе достался от родной мовы. Пуча в усердии глаза и раздувая ноздри, они сидели за столом друг против друга и покрикивали дуэтом:

– Жил я в городе Москве, говорил на букву «г»: «Генка, гад, гони гребенку, гниды голову грызут!»

Сдерживая смех, Иза похватала посуду, фартук и убежала в кухню.

Она почему-то не сомневалась, что макароны получатся у нее пусть не по-флотски, но по-семейски «браво», и как же потом упрекала себя за самонадеянность! Оказалось, макароны отваривают, прежде чем жарить. Без пропущенной процедуры они потемнели и сделались костяными.

Лариса всплеснула руками:

– Бачьте, шо вона, тундра, з макарон зробила – сэмэчки!

– Дикуюсь я на тебя, повариха ты непутевая, – вздохнула Ксюша. – В магазин, что ли, ходила?

Пришлось сказать об особенном дне. Ксюша взялась сама приготовить стол. Девчонки, «дикуясь», наблюдали за ее ловкими руками. Изящные Ксюшины движения напоминали обряд, вещи оживали и перемещались в руках с доверчивой легкостью. Раз – начался счет с облитого жидким тестом дна сковороды, на цифре семь подрагивающая, словно в танце, сковорода встряхнула пылающими чугунными плечиками, и подрумяненный диск перевернулся. Десять – и на тарелку мягко лег испекшийся блин.

– Бабушка нас так до десяти считать учила по кухонной арифметике. «Нуль, – говорила, – не дырка от бублика, нуль означает рождение и солнце. С десятки новый круг зачинается». А взять, к примеру, шаньги. Толченую черемуху для них вываривают в молоке с медом до творожной мягкости, но главное – тесто. Чтобы оно вспушилось и залоснилось, его сто раз об стол бьют. Вот те сто – тесто. Стол, говорила бабушка, тоже от слова «сто» и «стоять». Ять значит «есть», отсюда «столешница». Сто – число хлебное. Без хлеба стол пустой, с хлебом стол – престол. Хотя счет у хлеба другой. Сколько дней в году – столько с тестом обнимаются руки. Можно больше трехсот шестидесяти пяти, но не меньше. Это чтоб ни одного дня не голодал в семье никто. Умелая хозяйка вслух не считает, счет в душе у нее сам живет. Не собьешь, даже если отвлекётся, такая сила в привычке… Правильно испеченный хлеб – святой, целебный. Бабушка хлебом головную боль лечила: привяжет к вискам по горбушке – и все проходит.

Скоро в тарелке подросла внушительная стопка блинов. Каждый в хрусткой обводке, в серединах нежные масляные кратеры и золотые веснушки. Не блины, а солярное совершенство, хоть хоровод заводи.

– Мучица осталась, – задумалась Ксюша. – Сделать запеканку по рецепту Эльфриды Оттовны?

– Немецкую?

Ксюша засмеялась:

– Антифашистскую! Яичко бы надо. Сгоняешь в магазин? – подмигнула Ларисе, пошепталась с ней о чем-то…