Лариса опасалась наговорить лишнего. Она, как ее отчим, военный человек, сурово стояла на страже государственной тайны… Но стояла-стояла и не вытерпела. Или просто захотела ощутить сиюминутное превосходство. Видимо, иногда чувство превосходства превосходит даже соблюдение государственных тайн. Лариса рассказала, что в продовольственных магазинах ее идеального города свободно продают арахисовую халву, колбасу вареную и копченую, разные сорта сыров и сливки любой процентности.
– К праздникам выкидывают свежую севрюгу, соленую семгу, икру красную и черную – банка четыре рубля двадцать копеек, вторая поменьше – три пятнадцать, апельсины марокканские – рубль кило…
Лариса умела экономить по-ленински (учет и контроль) и помнила все цены, как Иза школьные стихи.
– А у нас в райцентре мясо и масло по карточкам, – вздохнула Ксюша. – За молоком очереди длинные.
Не слыша ее, закатив глаза от счастья перечисления, Лариса взахлеб продолжила невероятный снабженческий список:
– Кожа и дубленки монгольские, плащи болонья из Италии – любого цвета, белые есть и в горошек, даже с косынками, обувь рижская и югославская, шампуни польские, зубная паста немецкая – сладкая, со вкусом клубники. Честное слово, хоть ешь…
– Отдельный коммунизм у вас, – не верила Ксюша.
Теорию научного коммунизма повторяли утром на ясную голову, совмещая зубрежку с завтраком (молоко, хлопья «Геркулес»), чисткой перышек и наведением марафета. Резвая Лариса успевала обернуться к кухне, где накаливала на плите ручку стального столового ножа для закрутки челки. Курсовые пары заканчивались в час дня. Сытные запахи столовского супа и гуляша пронизывали здание снизу доверху, и значимость истории КПСС с м.-л. философией отступала перед молодым голодом, главенствующим над науками. На раздаче в ожидании преподавательского интереса безнадежно сохли дорогие пирожные в масле масляном розовых роз. Горы черного хлеба исчезали, как утренние сны. Чай без сахара и два хлебных ломтика (Ксюша называла их «лусточками») разрешалось брать даром. Подспорье было существенным: часть иногородних очень скоро сменила полновесную норму из трех блюд на лусточки с бесплатной горчицей и бесхитростные горсти кислой квашеной капусты с вареным горошком, стыдящейся в своем ценнике не столько стоимости, сколько незаслуженного имени винегрет.
Девчонки купили в складчину кое-какую посуду и продукты. Корыстолюбивый Гусев за будущую тарелку каши научил пользоваться газовой плитой, где, к некоторому ужасу Ксюши, по мановению горящей спички мгновенно расцветали над конфоркой индиговые лепестки. Андрей был голоден перманентно. Не надеясь на свою бережливость, он купил обеденные талоны, однако незыблемая преданность комплексного меню рыбно-диетическим блюдам уже через час подначивала его искать подкормки.
Ларисино дежурство показало, что она, возможно, будущий руководитель государства, но не кухарка: молоко у неумехи наполовину выкипело, манная каша пригорела…
– Любая хохлушка из кочерги борщ могет сварить, – расстроилась Ксюша.
– Не «могет», а «может», – скорректировала Лариса. – И не хохлушка, а украинка.
«Смажь маслом края кастрюли, и молоко не сбежит», – вспомнила Иза совет Гришки во время ее первого опыта с манной кашей. Они часто готовили вместе во «всехной» кухне – вотчине тети Матрены. Гришка научил Изочку варить супы и каши с грамотным подходом к каждой крупе. Позже Изочка собирала рубрики с полезными советами и рецептами из женских журналов. Хотелось удивить чем-нибудь необычным маму, в последний год у нее из-за болезни пропал аппетит… Мамы не стало, а тексты некоторых рубрик Иза до сих пор помнила наизусть. «Если мясо имеет неприятный запах, положите при его варке несколько кусочков древесного угля… Если масло прогоркло, растопите его, залейте водой и переварите с подгорелой коркой пшеничного хлеба… Лимоны надолго сохранятся свежими, если держать их в банке с водой и менять воду ежедневно». Один экзотический рецепт, нечаянно залетевший в пролетарское издание, запомнился потому, что текст читался как стихи.
Помидоры в Якутске продавались осенью на базаре. Сладкий перец Иза видела на картинках, маслины росли в несуществующей природе. Праздно полеживая в голове, рецепт греческого салата с брынзовым почти однофамильцем русского поэта терпеливо ждал грядущего изобилия, пока общая кастрюлька потчевала студенток скромной кашей.