Всегда вместе

— Ладно вам! — Тиня Ойкин прервал грозившую разгореться схватку. — Андрей Аркадьевич, расскажите нам о Москве.

Ребята смолкли. Хромов почему-то сразу вспомнил свою школу — небольшое здание в кривом переулке Остоженки… Как давно это было! И как далека Москва!

…Вот он, черноволосый юноша, идет в колонне школьников по улицам Москвы, высоко неся красный стяг с пламенными словами: «Да здравствует десятая годовщина Великого Октября!»

Воспоминания перенесли Хромова в продымленную чугунолитейку старого завода в Замоскворечье. На этом заводе, где до революции изготовляли чугунные плиты для могильных памятников, сейчас делают турбины. Огонь из вагранок освещает плакат: «Выполним пятилетку в четыре года!» И толстый мастер Ильин кричит ударникам-комсомольцам, потрясая мохнатым кулаком: «Компотники, не подведите! Турбины делаем, а не кресты могильные!» И вот они, эти турбины, выходящие одна за другой из сборочного цеха, — турбины для Дзорагэс, для Канакира, русские турбины для армянских строек.

А потом — незабываемый полет на открытие далекой гидростройки. Станция с гортанным названием: Ка-ла-ге-ран. И вот их, строителей турбин — токарей, модельщиков, сборщиков, — обнимают, целуют и поят терпким густым вином строители армянской электростанции.

Годы идут…

И это он, Андрей Хромов, в рядах заводского коллектива шагает мимо метростроевских вышек под волнующим лозунгом: «Да здравствует пятнадцатый Октябрь!»

Проходит год, и Андрей Хромов сидит в кабинете секретаря райкома комсомола; тот задумчиво вертит в руках путевку и говорит: «У тебя среднее образование. Стране нужны педагоги. Учись!»

И вот высокий молодой профессор с тонким и нервным лицом читает в круглой институтской аудитории лекции об английском империализме и британской изворотливой дипломатии. И седоусый, похожий на сердитого моржа, ученый, сверкая молодыми глазами, рассказывает о богатствах родной земли, о растущем в недрах страны Кузбассе, об укрощенном Днепре, о покоренной Арктике…

И это снова он, Андрей Хромов, студент последнего курса, об руку с друзьями проходит по асфальтовым улицам молодеющей столицы, мимо мрамора и гранита новых зданий, и над рядами демонстрантов гордо звучит призыв: «Да здравствует двадцатая годовщина Великой Октябрьской социалистической революции!»

Так прошла московская молодость: в пионерских лагерях под Звенигородом, за спорами в студенческих общежитиях, у картин Репина и Сурикова в залах Третьяковки…

«Вот теперь, Хромов, пришла твоя пора учить новое поколение».

Внимательно слушал Кеша Евсюков. Разрумянилась Зоя Вихрева. Тиня Ойкин переводил свои серые глаза с учителей на ребят. Поля Бирюлина подперла круглое лицо маленькими кулаками.

Хромов рассказал, как он, окончив институт, решил ехать в Забайкалье, о дороге в Загочу и на рудник.

— Ну вот… — оказал, улыбаясь, Хромов. — А теперь вернемся к нашим школьным делам и к вопросу о культурности… Почему бы обо всем этом не поговорить на комсомольском собрании?..

9. Так закончилось собрание

— …На повестке два вопроса: о режиме в интернате и доклад геолога Кузьмы Савельевича Брынова.

Поля Бирюлина озабоченно обводила синими глубоко запавшими глазами беспокойную аудиторию. С секретарского места деловито взирал на комсомольцев Тиня Ойкин.

Хромов наклонился к уху Платона Сергеевича:

— Надо бы отучить ребят приходить на собрание в пальто и шапках. По двору в одних рубашках, а сюда вот — в таком виде.

Рядом с Кухтенковым: вертелась на стуле Шура Овечкина. В углу, чтобы не терять времени, проверяла тетради Варвара Ивановна.

Татьяна Яковлевна, сияющая, взволнованная, что-то говорила разместившимся вокруг нее девочкам.

Необычайно серьезная сидела в кресле приглашенная на собрание Бурдинская.

Возле дверей, с ушастой шавкой на коленях, сидел еще один человек, который по возрасту никак не подходил к собранию. Это был дед Боровиков.

Дед никогда не считал себя просто «техническим работником» в школе — он считал себя нужным человеком. Дед Боровиков возил воду, ремонтировал парты, делал новые, вставлял стекла, перекладывал печи. И все это делал быстро, умело и добротно. Но он не удовлетворялся только этим.

Боровиков посещал собрания, заседания, педсоветы. К этому привыкли. Однажды его спросили о причине такого пристрастия к собраниям. Дед даже обиделся и съязвил:

— Думаете, раз водовозного дела в программе нет, так и деду делать нечего? Я эту школу своими руками строил… Вот что! А на комсомольском собрании, между прочим, всегда что-нибудь новое узнаешь. Иногда и справочку получишь…

Поля Бирюлина с горечью говорила о грязи в мальчишечьих комнатах, о грубости, непослушании, озорстве.

Потом наступило молчание. Поля напрасно призывала выступать: ребята пересмеивались, переговаривались топотом, а в том углу, где сидели Борис, Антон и Трофим, вдруг взрывался смех или доносился шум возни.

Тогда встал Тиня Ойкин и, едва возвышаясь над столом, хлопнул ладонью по листочкам протокола: