Всегда человек

Между тем грозовые тучи революции сгущались все больше и больше. Мрачно было и на бельгийском горизонте. Власти опасались прежде всего рабочих, социальной стихии народных масс. Полиция, войска, гражданская гвардия — все было призвано на защиту, все находилось в боевой готовности. Тогда немецкие рабочие решили, что настало время и им взяться за оружие. Были приобретены кинжалы, револьверы и т. д. Карл охотно предоставил для этого деньги: ведь он только что получил свою долю наследства. Во всем этом правительство видело заговор, преступный замысел: Маркс получает деньги и покупает оружие, значит, его нужно удалить. Поздно ночью в наш дом врываются два человека. Они требуют Карла. Когда он вышел, они представились как сержанты полиции, имеющие предписание арестовать Карла и привести его на допрос. Ночью они его забирают. В ужасе я бегу вслед за ним, разыскиваю влиятельных лиц, чтобы узнать, в чем дело. Бегу темной ночью из дома в дом. Вдруг меня хватает стража, арестовывает и бросает о мрачную тюрьму. Это было место, куда помещали бездомных нищих, безродных бродяг, несчастных падших женщин. Меня вталкивают в темную камеру. Рыдая, я вхожу, и тут одна из несчастных жертв предлагает мне свое ложе. Это были жесткие деревянные нары. Я опускаюсь на них. Когда забрезжило утро, я увидела у противоположного окна за железной решеткой мертвенно-бледное, печальное лицо, Подхожу к окну и узнаю нашего доброго старого друга Жиго. Увидев меня, он стал делать знаки и указал на помещение внизу. Я посмотрела туда и обнаружила Карла, которого как раз в это время вели под военным конвоем. Час спустя меня повели к судебному следователю. После двухчасового допроса, во время которого они у меня мало что выведали, жандарм проводил меня к карете, и под вечер я приехала к моим трем бедным малюткам. Этот случай произвел большую сенсацию. Все газеты писали о нем. Сам Карл вернулся из-под ареста несколько позже, с предписанием тотчас же покинуть Брюссель.

Карл уже раньше намеревался возвратиться в Париж и с этой целью обратился к временному правительству, чтобы отменили изданный Луи-Филиппом приказ о его высылке. Он тотчас же получил подписанное Флоконом письмо, в котором временное правительство в самых лестных выражениях сообщало об отмене приказа. Таким образом, Париж снова был открыт для нас; где могли бы мы чувствовать себя лучше, чем под только что засиявшим солнцем новой революции! Туда, твердили мы, туда! Я поспешно уложила свои вещи, продала то, что можно было продать, но чемоданы со всем моим серебром и лучшим бельем оставила в Брюсселе на попечение книготорговца Фёглера, который при моем отъезде проявил особую услужливость и готовность помочь.

Так мы уехали из Брюсселя после трехлетнего пребывания там. Был очень мрачный, холодный день, и нам стоило многих усилий согреть маленьких детей, младшему из которых едва исполнился год…

В конце мая[3] Карл выпустил последний номер «Neue Rheinische Zeitung» («Новой Рейнской газеты»), напечатанный красным шрифтом. Это был знаменитым «красный номер», пылающий факел по форме и содержанию. Энгельс тотчас же примкнул к баденскому восстанию, в котором он принял участие как адъютант Виллиха. Карл решил на некоторое время снова уехать в Париж, так как пребывание на немецкой земле стало для него невозможным[4]. Красный Вольф последовал за ним. Я сама отправилась с тремя малышами через Бинген на мою милую старую родину в объятия моей дорогой матери. Из Бингена я ненадолго заехала во Франкфурт-на-Майне, чтобы снова превратить в звонкую монету только что выкупленную из брюссельского ломбарда серебряную посуду. Вейдемейер и его жена приняли меня самым сердечным образом и очень помогли мне в этой ломбардной операции. Таким образом я снова добыла денег на поездку.

Карл в сопровождении Красного Вольфа уехал в Пфальц и оттуда в Париж, где вскоре после этого демонстрация 13 июня, организованная Ледрю-Ролленом, положила конец мимолетным революционным грезам. Реакция проявлялась повсюду в своем самом зверском обличии. Венгерская революция, баденское восстание, революционное движение в Италии — все потерпела поражение; в Венгрии и Бадене свирепствовали военно-полевые суды, и 50 000 французов во время президентства Луи-Наполеона, избранного на этот пост в конце 1848 года огромным большинством голосов, вступили в «город на холмах», чтобы оккупировать Италию[5]. «L’ordre régne à Varsovie» и «vae victis»[6] — таков был пароль опьяненной победой контрреволюции, Буржуазия вздохнула свободно, мелкая буржуазия снова делала гешефты, мелкие либеральные филистеры показывали кулаки в кармане, рабочих высылали, подвергали репрессиям, а люди, которые пером и мечом боролись за установление царства бедных и угнетенных, были счастливы, если им удавалось на чужбине заработать себе на хлеб.