Всегда человек

Карл во время своего пребывания в Париже завязал связи со многими руководителями клубов и тайных рабочих организаций. В июле 1849 года я последовала за ним в Париж, где мы пробыли месяц. Но даже и здесь нам не давали покоя. В один прекрасный день к нам снова явилась знакомая фигура полицейского сержанта с предписанием: «Карл Маркс и его жена должны покинуть Париж в течение 24 часов». Ему еще оказали милость, предложив Ванн в Морбиане в качестве прибежища. На подобную ссылку мы, конечно, не согласились, и я опять уложила свой небольшой багаж, чтобы найти в Лондоне надежное и спокойное пристанище.

Карл уехал в Лондон раньше меня. Там он жил в тесном общении с Блиндом. Позднее туда прибыл также Георг Веерт. Он встретил меня, когда я приехала в Лондон, больная, изможденная, с тремя измученными крошками, и устроил меня у одного портного на Лестер-сквере в маленьких меблированных комнатах. Спешно была найдена более просторная квартира в Челси, так как приближалось время, когда требовалось спокойное убежище…

Весной 1850 года мы были вынуждены покинуть наш дом в Челси. Мой бедный маленький Фоксик[7] постоянно болел; множество каждодневных житейских забот очень подтачивали и мое здоровье. Притесняемые со всех сторон и преследуемые кредиторами, мы переехали на неделю в одну немецкую гостиницу на Лестер-сквер, но наше пребывание здесь было непродолжительным. Однажды утром наш любезный хозяин отказался подать нам завтрак, и мы вынуждены были искать себе другое жилище. Небольшая помощь моей матери часто спасала нас от самой горькой нужды…

Осенью того же года Карл со своими ближайшими друзьями окончательно порвал с эмигрантщиной и больше не принимал участия ни в одном из ее выступлений… Энгельс после тщетных попыток достать в Лондоне обеспечивающую его литературную работу, уехал и Манчестер и поступил на весьма невыгодных условиях конторским служащим на фабрику своего отца. Все остальные наши друзья пытались зарабатывать на жизнь уроками и т. д. Этот и следующие два года были для нас годами величайших житейских забот, постоянной изнуряющей тревоги, всевозможных тяжких лишений и даже настоящей нужды.

В августе 1850 года, несмотря на очень плохое состояние здоровья, я решилась оставить моего больного ребенка и поехать в Голландию к дяде Карла в надежде найти там утешение и поддержку. Я ожидала рождения пятого ребенка и с отчаянием смотрела в будущее. Дядя, обозленный на революцию и на революционеров за неблагоприятное влияние революции на его дела и дела его сыновей, находился в отвратительном настроении. Он отказал мне во всякой помо щи, но при расставании сунул в руки подарок для моего младшего ребенка, и я увидела, как ему было больно оттого, что он не может мне дать больше. Старин не подозревал, с какой тяжестью в сердце я расставалась с ним. Домой я вернулась в отчаянии. Мой бедный маленький Эдгар выскочил мне навстречу со своим приветливым личиком, а мой Фоксик протянул свои ручонки. Но недолго суждено мне было радоваться его ласкам. В ноябре хрупкое дитя погибло от приступа конвульсий, вызванных воспалением легких. Моя скорбь была так велика! Это был первый ребенок, которого я потеряла. Увы, я тогда не подозревала, что мне предстоят еще такие страдания, перед которыми все остальное покажется ничтожным! Вскоре после того, как было похоронено дорогое дитя, мы покинули маленькую квартиру и наняли другую на той же самой улице…

28 марта 1851 года у нас родилась девочка —¹ Франциска. Бедную малютку пришлось отдать кормилице, так как невозможно было, чтобы ребенок оставался вместе с нами в тесной квартире… 1851 и 1852 годы были для нас годами самых больших и одновременно самых мелочных забот, страданий, разочарований и всякого рода лишений.

Весной 1851 года произошло еще одно событие, на котором я не хочу останавливаться подробней, но которое во много раз увеличило все наши житейские невзгоды и наши огорчения. Прусское правительство предъявило всем друзьям Карла в Рейнской провинции обвинение в опасной революционной деятельности и бросило их в тюрьму, где с ними обращались ужаснейшим образом. Лишь в конце 1852 года суд начал открытое слушание дела, получившее широкую известность как кёльнский процесс коммунистов. Все обвиняемые, за исключением Даниельса и Якоби, были приговорены к трем и пяти годам тюремного заключения.

* * *

Вначале секретарем Маркса был В. Пипер, позднее я была возведена в этот ранг, и те дни, когда я сидела в маленькой комнатке Карла и переписывала неразборчиво написанные им статьи, остались у меня в памяти как самые счастливые дни в моей жизни.

В конце 1851 года Луи-Наполеон совершил государственный переворот, и следующей весной Карл написал книгу «Восемнадцатое брюмера», которая вышла в Нью-Йорке. Он работал над своим произведением в маленькой квартирке на Дин-стрит среди детского крика и домашней суеты. В марте я переписала рукопись, и она была отослана, но из печати она вышла значительно позднее и почти ничего нам не принесла.