– Знаешь, Елена, когда-нибудь тебе очень захочется, чтобы кто-то покопался в твоих проблемах, только желающих не найдется. Ты вот вспоминаешь обо мне раз в три дня и даже не задумываешься о том, что скоро позвонить будет некому.
– Мам, ну что мне сделать, а? – «Чтобы наконец прекратить этот дурацкий разговор».
– Ничего не надо делать, Леночка, просто люби меня.
– А разве я не люблю?
– Не знаю.
Елена все бы отдала, чтобы повторить тот разговор, чтобы не попрощаться сумбурно, желая отделаться от сантиментов, не повесить трубку, а долго-долго в нее рассказывать о том, как она любит свою маму. Только прошлого не вернешь. А в настоящем… в настоящем ей уже некому позвонить. И что она может ответить Маше? Только одно:
– Правильно. Мамок надо любить.
– Молодец! – Маша энергично кивнула, вкусно откусывая шмат колбасы. – Дело говоришь. Я своей ребятне всегда наказывала: «Мне от вас ничего не надо, кроме любви». Так они меня теперь просто душат, окаянные, своей любовью. Ой, ну какая же ты счастливая с одним-то ребеночком. И разрываться не надо, и душа всегда на месте. Вот меня все время беспокойство гложет. Дома сижу, смотрю на мальцов своих, радуюсь: Сенька задачки решает, Степка книжку листает. И тут же ком к горлу подступает: как там мой Петька в Москве, чем занимается? А Натка в Челябинске небось спит уже, устала, поди, за день. А все ли гладко у Светки в Саратове? И так каждый день. А у тебя красота. Всегда, наверное, знаешь, где твое дитя, с кем, чем занимается.
Елена согласно кивнула. Тут не поспоришь. Она взглянула на часы и подтвердила:
– Сейчас, наверное, гуляет.
– Гуляет? – от удивления Маша даже остановила поднесенную ко рту котлету. – Он у тебя что, маленький?
– Да нет, взрослый уже.
– И гуляет? Это, наверное, потому, что ты психолог. Все правильно сумела ребенку объяснить: свежий воздух необходим в любом возрасте. Мои-то вон в города ускакали и сидят в офисах да в квартирах, носа на улицу не кажут. А ты – молодец, счастливая! У тебя правильный ребенок вырос! Давай выпьем за него, – Маша потянулась к бутылке. – Ща за деток тяпнем, и ты мне расскажешь, как таких правильных воспитывать. Ты же психолог, ты же знаешь, а мне еще с моими младшими воевать. Ох! Какая же ты счастливая! Ну? Вздрогнули?
Поезд снова начал замедлять ход. Елена, зажмурившись, вылила в себя содержимое стакана и сказала, пряча глаза:
– Знаешь, мне выходить сейчас.
– Уже? – расстроилась Маша. – Вот беда. Ты же говорила в Томилине.
– Нет, здесь. Ты перепутала что-то.
– Угу. А я-то думала, до конца вместе поедем. Компания будет.
– Может, подсядет кто-нибудь.
– Кто-нибудь – это ведь не психолог.
Елена быстро собралась, оделась, достала из-под полки тяжелую сумку, толкнула дверь купе.
– Я провожу, – подхватилась Маша.
– Не надо. Тут всего две минуты стоянка.
– Как знаешь. Ну, бывай тогда. Может, еще и встретимся, – хохотнула Маша. – Я же постоянно разными маршрутами катаюсь.
«А я только одним».
– Может быть, – ответила Елена и захлопнула дверь, которая через мгновение снова распахнулась.
– Погоди! – громко крикнула Маша. – А про Петьку-то я так и не узнала.
– В другой раз, – ответила Елена, не оборачиваясь.
– Вот оно как. Значит, судьба у меня такая в неведении страдать? Ведь ничего ж ему, ироду, плохого не сделала. Наоборот. Можно сказать, освободила его, отпустила на все четыре стороны, а он недоволен. Полно мужиков спит и видит, как бы баба к другому сбежала, чтобы и рыльце чистым осталось, и оковы брачные пали. А этот обиделся. Общаться не хочет. А почему, так и не знаю. Вот на тебя бывшие мужья обижались?
Елена обернулась и сказала:
– До свидания, Маша.
– Нет, ты ответь.
– Не обижались. – «Обижали только».
– Ну и счастливая же ты, Ленка! Вот всегда так: одним все – другим ничего, – Маша надула губы и скрылась в купе.
Через минуту поезд остановился. Елена спустилась на перрон и быстро прошла к другому вагону. К счастью, проводник там оказался гораздо любезнее. Возможно, благодаря купюре, которая незаметно перекочевала из рук Елены в его карман. Через три минуты женщина уже была в купе, на сей раз пустом. Всю дорогу до своей остановки Елена просидела на полке, практически не двигаясь и уставившись в окно застывшим, невидящим взглядом. Мимо проносились так любимые ею поля, леса, полустанки. Оставались позади фигуры людей и их судьбы, которые могла бы придумать Елена. Но и пейзаж, и человеческие фигуры не занимали внимания женщины. Она не чувствовала обычного уюта и спокойствия, которое дарил ей стук колес. Елена не хотела рисовать чужие жизни, она думала о своей. Вернее, пыталась думать. Получалось плохо. Не было размышлений, не было вопросов, не было выводов. Вместо этого в голове назойливым гадким червяком ползала последняя Машина фраза: «Одним все – другим ничего».