Все пули мимо

Валентин в машине несколько подзадержался. Точнее, сам-то вылез, но что-то там в салоне копается. Заглядываю сквозь окошко: он канистру открывает и на пол опрокидывает. Затем вижу, пистолет с глушителем на сиденье плюхается, а за ним какая-то коробочка с лампочкой красной мигающей.

Тут я и прозреваю. Не-ет, не Валентин тогда через опущенное стекло кашлял… И здесь мороз не только тело, но и душу охватывает. Да уж, действительно, «повезло» тому мужику, что я шапку его не переехал…

А из машины так это прозаично, буднично как-то, доносится: буль-буль-буль… Будто мне кто в бокал водку наливает, но бокал мой размером с тазик.

— Бегом отсюда! — шёпотом командует Валентин и дверцу захлопывает.

Я пытаюсь бежать, но ноги не слушаются, еле двигаются.

— Чего это ты? — недоумевает Валентин.

— З-зам-мёрз чт-то с-собак-ка… — с трудом выдавливаю.

Тогда он подхватывает меня под руку и тащит назад, к трассе. А там нас уже «тойота» тёмно-синяя дожидается. Впихивает меня Валентин на заднее сиденье, сам рядом падает, и машина сразу с места срывается. Почти тут же во дворе стройки заброшенной глухо ухает, и ночь светом багряным озаряется. Откатал своё «жигуль»…

В салоне «тойоты» тепло, и я помаленьку в себя прихожу. Гляжу, водилой у нас сегодня не Олежка, а Женечка. Сидит непоколебимо за рулём, глыбой своей мне весь обзор загораживает, а на голове у него такие же, как и у Валентина, наушники с микрофоном. Ясно теперь, с кем Валентин связь поддерживал.

— Порядок? — вопрошает Женечка.

«А то не видел?» — хочу ответить, но не могу. Во заледенел, режь меня сейчас на куски — строганина получится.

— Порядок, — отвечает Валентин, срывает с головы наушники и бросает их на переднее сиденье. — У тебя выпить что есть?

Машина дёргается.

— С чего бы это ты? — изумляется Женечка.

— Не мне. Борис, видишь, в одном костюмчике? Совсем закоцуб.

— Не знаю я, что здесь есть, — гудит Женечка. — В бардачке посмотри.

Валентин перегибается через сиденье, открывает бардачок.

— Должно быть… — бормочет. — Олег баб любит катать, для куражу угощает… Есть!

Достаёт плоскую фляжку, колпачок свинчивает, нюхает.

— Вроде бы коньяк, — говорит и мне протягивает. — Пей.

Хлебнул я раз, хлебнул другой. Ни хрена эти трезвенники в напитках не разбираются. Не коньяк это, а чёрт-те что, пакость заморская, похоже, на хвое настоянная. Но, чувствую, крепкая, хотя по горлу сейчас идёт как вода. Приложился я и — буль-буль-буль, что из канистры — всю фляжку единым махом высосал.

— Полегчало? — интересуется Женечка. Давно заметил — сердобольный он сверх меры. Хотя, по слухам, «заказные» предпочитает голыми руками исполнять, а не оружием каким.

Чувствую, кровь по жилам веселей побежала, колени ожили и опять их печь стало.

— Маловато будет… — бормочу. Эх, опростать бы сейчас канистру, такую, что Валентин в «жигуле» перевернул, а не эту фляжечку полупинтовую…

— Александр добавит, — обещает Валентин. — Выходи. У тебя своё алиби, у нас своё.

Гляжу, а мы, пока я «булькал», уже к клубу ночному подкатили и стоим на том же месте, где и «жигуль» с час назад находился.

Как я ноги на ступеньках обледенелых не поломал, пока в подвал в кромешной темноте спускался, уж и не знаю. Ткнулся в дверь, но поцарапаться не успел — сама распахнулась. Хватает меня за лацканы Сашок, внутрь затаскивает, дверь запирает.

— Быстренько наверх, — шепчет. Как дела, не спрашивает, небось по пейджеру ему уже всё сообщили.

Насчёт быстренько — здесь он палку определённо перегнул. Куда мне, до мозга костей промёрзшему, бегать, да ещё по лестницам? К тому же, в тепле очутившись, колени опять огнём гореть начали. С грехом пополам добрался я из подвала до первого этажа, но здесь заартачился.

— Мне — сюда! — говорю строптиво и к сортиру направляюсь. И столько в моих словах категоричности, что Сашок, ничего поперёк не молвив, молча за мной следом пошёл.

Захожу в сортир, становлюсь перед умывальником и ремень брючный начинаю расстёгивать.

— А ты не перепутал? — недоумевает Сашок.

Я на него — ноль внимания. Спускаю штаны ниже колен и начинаю ноги холодной водой обмывать. Во, блин, блаженство! Ну приблизительно, как ежели кладёшь ладонь на наковальню и молотком — бац по пальцу. Затем — бац по второму. Бац по третьему. Но третий раз — мимо!

Сашок сбоку зашёл, посмотрел на мои волдыри, языком сочувственно прицокнул.

— Не знал, что ты гурман и острые закуски обожаешь, — говорит. — Извини.

— До лампочки мне твои извинения! Кто мне костюм новый, тобой испорченный, купит?! — впервые взрываюсь я на Сашка. И заяц во хмелю иногда смелым становится.

Но Сашок ничего ответить не успевает. Дверь в сортир распахивается, и внутрь заваливают трое хмырей пьяненьких. Видят они нас: Сашка, того ещё амбала, и меня, хлюпика, со штанами спущенными, — и застывают в ступоре. А затем хмырей будто ветром сдувает. Небось за педиков нас приняли.

— Давай быстрее, — поторапливает Сашок, на мой вопрос не отвечая. Видно, и ему та же мысль об извращенцах половых в голову стукнула.