Все пропавшие девушки

Вот они, друзья, оставшиеся после всех переездов; по пальцам можно пересчитать. Эверетт; но мы вместе только год. Арден, с которой я в колледжском общежитии делила комнату. Арден – врач, от ее решений зависят жизнь и смерть, поэтому все, о чем я говорю, кажется пустяками. Еще есть Маркус, мой научный руководитель. Ему можно позвонить, отвести душу – только не слишком далеко отвести. Маркусу не скажешь: «Когда мне было восемнадцать, моя лучшая подруга пропала, и вот все повторяется, и папа разум теряет, и в доме кто-то шарил. Может, копы, а может, и нет».

Это все друзья из специфической категории; им звонишь новостями поделиться: «Ой, я тут с парнем познакомилась. Я обручилась. У меня новая работа». Сообщить об успехах и неудачах. Что касается друзей, которым можно открыть закоулки души, – таких в моем окружении больше нет. Их нет с тех пор, как я уехала из Кули-Ридж.

* * *

Эверетт перезвонил поздно вечером, когда я, пристыженная Дэниелом, прибирала в доме. Фоном шли чужие голоса, замиравшие по мере того, как Эверетт с мобильником от них удалялся.

– Привет. Прости, раньше не получилось минутку выкроить. Я тебя не разбудил?

– Нет. Что там у вас происходит?

– Обычная адвокатская рутина. Никуда от нее не денешься. – Эверетт вздохнул. – Я скучаю по тебе. Как там у тебя дела?

– Заявление подали, ждем, на какое число слушание назначат. В доме вот порядок навожу. А у тебя как?

– Не спрашивай. Хорошо, что ты не в Филадельфии. Сейчас бы злилась на меня, потому что я до сих пор в офисе.

Я взглянула на часы. Было почти десять.

– Ничего бы не злилась. Ужин бы тебе притащила.

– Господи, как же я соскучился.

Встрял новый голос – женский. Мара Кросс.

– Минутку подожди, – сказал Эверетт и продолжил не в мой адрес, явно прикрывая телефон ладонью: – Да-да, мне пад тай[4]. Спасибо. – Голос стал отчетливее. – Извини, Николетта, мы ужин в офис заказываем.

– Что, и Мара в офисе?

– Мы здесь всей командой, – не смутился Эверетт.

Со своей бывшей он сохранил на удивление здоровые отношения; по крайней мере, он сам этой мыслью тешился. Но Мара Кросс всегда улыбалась мне слишком натянуто, а когда шла рядом с Эвереттом, вся, от колен до шеи, была как деревянная. Не остались они друзьями, как бы Эверетту ни хотелось в это верить. Оливия Мару терпеть не могла, потому что Мара усвоила с ней покровительственный тон. И со мной, кстати, тоже.

Еще в начале знакомства я спросила Эверетта, почему они с Марой расстались. Мара ведь такая улыбчивая, привлекательная, умная и так далее.

– Да как-то не сложилось. Несовместимость, наверное, – ответил Эверетт.

Я долго не понимала. Какая еще несовместимость? Мне они казались идеальной парой. Во-первых, Мара – ровня Эверетту. Во-вторых, как и у него, у Мары твердые убеждения по любым вопросам, а работоспособность чуть ли не выше. Наконец, у них полно тем для разговора: деликты, ходатайства, апелляционные суды. В отличие от меня, для Мары эти термины имеют реальный смысл.

Я предпочитала думать, что несовместимость у них была в постели. Периодически я перехватывала взгляд Мары: она смотрела на Эверетта так, словно знала его во всех подробностях. В такие минуты я цеплялась за слово «несовместимость», связывала его с двумя другими словами – «неуклюжая» и «пресная». Постепенно само имя Мары стало синонимом этих понятий, и я вполне искренне удивлялась, узнав, что Мара выиграла тот или иной процесс. «Она ведь такая неуклюжая. И аргументы у нее пресные».

Так было легче, нежели думать о себе самой: а вот я совсем не волевая, не пробивная и аудиторию удержать не могу. Иначе, по логике вещей, мы с Эвереттом тоже были бы несовместимы. Почему он запал на меня? Счел сырым материалом, которому можно придать нужную форму, предъявить семье, похвалиться приятелям, установить в своем мире на самое подходящее место? Что усмотрел в крашеной мебели, что вынес из долгого разговора в квартире Тревора? Решил, я вроде чистой грифельной доски? Я ему тогда сказала: «Такой шанс дается лишь тем, кто вылез из грязи». Пожалуй, он воспринял мои слова буквально. Не знал, что я, если когда и была глиной, давно затвердела.

Впрочем, тут мы были на равных. Я тоже знала об Эверетте лишь то, что он сам мне поведал. Пробавлялась намеками его родных: «Ха-ха, а помнишь, как мы…» В таком духе. Где он свои скелеты прятал?

У него были друзья, главным образом молодые мужчины разной степени инфантильности. Несносные, зато безобидные. Без тенденции превратиться в призраков, которые тебя всю жизнь преследуют. Однотипные. Эти друзья вслух вспоминали, как Эверетт пил пиво, стоя вверх ногами[5]; как однажды живьем проглотил аквариумную рыбку. Мерзость, да еще какая; а все-таки не равняется пропавшей лучшей подруге и отцу с братом в числе подозреваемых. Если бы Коринна не пропала, мы бы, пожалуй, собирались бы, вместе пили, рассказывали бы подобные истории нашим приятелям и мужьям. «И тут Байли вывернуло, да прямо в кроссовки Джоша Хауэлла…» Как-то так.

Между подобными эпизодами и реальным прошлым – целая пропасть.

Так, может, и в Эвереттовой юности нечто подобное было?