Все по-настоящему

Из-за своего ослиного упрямства Клим покупает нам два билета в эконом-класс. И, конечно, ему и в голову не приходит, что простым смертным надо самим зарегистрироваться на рейс. Из-за этого мы и опаздываем. В зону таможенного контроля прибегаем взмыленные и возбужденные, чем, конечно, привлекаем к себе дополнительное внимание таможенников. Я отделываюсь малой кровью. А Клима досматривают по полной. Заставляют снять туфли, ремень, в общем — не делают ему никаких поблажек, из тех, к которым он наверняка привык.

— Это… это какой-то пиздец! — ругается Терентьев, продевая ремень в лямки и бросая на оставшихся позади таможенников испепеляющие взгляды. Опускаю ресницы, чтобы скрыть смешинки в глазах. Кручу в руках наши паспорта, билеты… и понимаю, что и тут нам не повезло.

— Клим…

— М-м-м? — мычит он сердито.

— Наши места находятся в разных концах самолета.

— Что?

Клим щурится, вырывает из моих рук билеты и замирает с открытым ртом.

— Какого черта? Мы ведь муж и жена?!

Пожимаю плечами:

— Похоже, это были последние свободные места. Если бы мы прошли онлайн-регистрацию…

— Ладно-ладно! Я понял. Сам дурак.

Улыбаюсь. И прячу лицо у мужа на груди.

— Не дурак. Просто… немножко…

— Придурковатый?

Смеемся оба, как идиоты. Переглядываемся. А потом, спохватившись, бежим, что есть духу — ведь посадка на самолет заканчивается, а мы еще даже не у своего гейта. Все происходит так быстро, что я теряюсь, когда остаюсь одна. Клим усаживается в свое кресло в начале салона, удивленно осматривает сначала довольно ограниченное пространство для ног, потом… меня. Виновато пожимаю плечами — мол, не я проектировала самолет, и, подхваченная толпой, плетусь к своему месту, уже ни на кого не оглядываясь. Сажусь — мое кресло, как и кресло Клима, находится в проходе, пристегиваю ремень и, наконец, выдыхаю. Чтобы организовать эту поездку, нам обоим приходится попотеть. Климу — разгребая аврал на работе, а мне — отстаивая законное право на отпуск. Слава Богу, все позади… И остается только надеяться, что эта поездка действительно поможет мне выбраться из депрессии, болото которой затягивает меня с каждым днем все сильней. Закрываю глаза и отстраняюсь от резкой отрывистой речи стюардессы. Надежды на то, что удастся уснуть — нет. Но у меня в сумке припрятана книжка, до которой все никак не доходят руки. Так что мне есть, чем заняться во время полета.

Мы летим, наверное, минут сорок, прежде чем я обращаю внимание на какую-то суету впереди. Взволнованные стюардессы бегают туда-сюда, а еще несколько минут спустя по громкой связи к пассажирам обращается капитан корабля.

— Дамы и господа, если на борту самолета имеется медик, просьба обратиться к борт-проводнику.

Вытягиваю шею, озираясь по сторонам. Не может быть, что я здесь единственный врач! Какого черта? У меня отпуска не было… я даже не могу вспомнить, сколько. Так почему работа меня находит даже здесь? На уровне одиннадцати тысяч метров над землей? Откладываю книгу и медленно отстегиваю ремень. Встаю, но кроме себя больше не нахожу добровольцев. Мимо опять бежит стюардесса.

— Извините, капитан сказал что-то по поводу медика…

— Да, одному из пассажиров плохо.

— Я — врач.

— Ох, ну, слава богу. Обычно сразу несколько на борту, а тут прямо — никого. Пройдемте…

Что значит — обычно? — хочется спросить мне. Но девочка-стюардесса очень торопится, ей явно не до разговоров. По пути взгляд цепляется за пустующее место Клима. Я даже оглядываюсь, чтобы убедиться, что ничего не перепутала. Стюардесса передо мной распахивает шторки, отделяющие салон бизнес-класса, и подзывает меня взмахом руки.

— Клим?! — ахаю я и, упав на колени, смыкаю пальцы на широком запястье мужа.

— Вы знакомы? — удивляется стюардесса.

— Это мой муж! — рублю я. — У вас есть тонометр?

— Да!

— Немедленно несите сюда!

Отсекая от себя панику, дергаю узел галстука. Расстегиваю пуговицы на воротничке и настраиваю кондиционер так, чтобы воздух шел прямо в покрасневшее лицо Клима.

— Как ты себя чувствуешь?

— Прекрасно! Я просто возвращался из туалета и вдруг понял, что не хочу уходить из бизнес-класса.

Вскидываю ресницы и замираю с открытым ртом. Не знаю, плакать мне или смеяться! Впрочем, если у него остались силы на шутки — значит, все не так уж и плохо.

— Вот лед! Может, приложить? — к нам склоняется еще одна стюардесса.

— Давайте. И мне обещали тонометр!

— Да-да. Уже несут!

Прикладываю ко лбу Клима холодный компресс. Выглядит он плохо. И это пугает меня, как ничто другое. Поднимаюсь с колен. Сажусь в кресло рядом.

— Клим… Ты меня слышишь?

— Угу…

— Расскажи мне, что ты чувствуешь? Боль за грудиной?

— Немного.

Веду ладонью по любимому родному лицу, судорожно соображая, что из лекарств в моей аптечке может ему помочь. Нитроглицерин!

— Боль сжимающего, давящего или жгучего характера? Где она локализирована? Если это инфаркт — может отдавать в левую лопатку, руку, шею и нижнюю челюсть…

— Да брось. Какой инфаркт?

— Может быть, валидол? — подсказывает из-за плеча стюардесса.

— Вот! Сейчас бахну валидола — и все пройдет…