Все не так

Она рассказывала мне о детях, я ей – о своей научной карьере, об аспирантуре и диссертации, но наши глаза вели свой разговор, в котором все было предельно понятно.

Мы начали встречаться. Не очень часто, примерно раз в две недели. Музу я больше не трогал. Я делал все, чтобы она ни о чем не догадалась, я берег ее, и мне это удалось. Сейчас Наде уже пятьдесят девять, у нее внуки, но другой женщины мне не надо. Мы встречаемся до сих пор, и все эти годы Муза ни о чем не догадывалась. Она этого не переживет.

Со временем я перестал быть молодым, глупым и послушным, я здорово изменился, но память надежно хранила все прошлые обиды. Я никого не простил. Если вы хотите, чтобы я жил по вашим правилам, то и вы по ним живите, а я посмотрю, как у вас это получится.

Отец умер, но успел пристроить Михаила в свой бизнес. Мишка – молодец! – оказался к деланию денег приспособленным, быстро развернулся, расширился, размахнулся. Подошел момент – и начались разговоры о постройке загородного дома. «Вот и приступим», – решил я. А как же мама? Она совсем одна и совсем старая. Если ты богат настолько, что можешь позволить себе просторное жилье, то должен взять маму к себе. Но она не сможет жить за городом…

Я никогда не беседовал с Михаилом один на один, я был коварен и расчетлив, сначала я готовил маму, а второй этап проводил в ее присутствии, чтобы Мишка не мог меня послать подальше и называть вещи своими именами. Ну а как же? Мать надо беречь, уважать и делать только так, как удобно ей, а не тебе, даже если тебе это не нравится. Попробуй возрази. Особенно при маме.

Мне очень хотелось, чтобы Михаил поселился поближе ко мне и я мог бы своими глазами наблюдать, как они там живут «по их правилам». И мне удалось это устроить, опять же через маму, которая не переставала удивляться, каким я стал заботливым и любящим сыном, когда вырос и поумнел.

Мишкин характер был мне хорошо известен, и я не сомневался, что он регулярно изменяет своей жене Ларисе. Потребовалось совсем небольшое усилие, чтобы собрать информацию и все выяснить. Я присматривался и ждал, Мишкина тогдашняя любовница оказалась девочкой откуда-то с периферии, смазливенькой и надеющейся при помощи внешности найти богатого папика, который будет ее содержать. Девочка где-то ошиблась, а может быть, видя Мишкино непостоянство, сознательно попробовала привязать его ребенком, но так или иначе она забеременела – и тут на арену вышел я. Весь в белом. Как же так, Михаил? Девочка совсем одна в Москве, без денег, без профессии, без собственного жилья, она носит твоего ребенка, она тебя любит. А порядочность? А чувство ответственности? Аборт? Да как у тебя язык повернулся сказать такое! Убить живое существо! Материнство – это святое, и в воспитании ребенка обязательно должен принимать участие отец… А ты как думал, мой дорогой? Спать с ней ты готов, а помогать, когда появится ребенок, это без тебя, что ли? Я припомнил все, что говорил когда-то наш с ним отец, я повторял его слова практически дословно, нагло глядя прямо в глаза брату. У меня когда-то не нашлось аргументов против этих слов. Не нашлось их и у Михаила. Он тоже не забыл той сцены, когда все они выдворяли Надю из нашей квартиры, но ему и в голову не приходило, что я повторяю ее умышленно. Он понимал, что я все помню, и если сейчас он начнет спорить и опровергать мои доводы, то будет выглядеть двуличным и лицемерным в глазах младшего брата. И потом, я снова позаботился о свидетелях, я улучил момент, когда он был у Елены, и заявился прямо к ним. Что он мог возразить мне в ее присутствии? Да ничего. Я дожимал его до тех пор, пока он не согласился. Он, правда, пытался барахтаться и торговаться, но я был непреклонен: ребенок должен расти рядом с отцом, пусть и не зная, что это его отец. Любой нормальный отец должен стремиться видеть своего ребенка как можно чаще. Елена должна жить вместе с Михаилом, только в этом случае отец и сын смогут общаться ежедневно и отец будет иметь возможность видеть и немедленно удовлетворять все потребности матери и ребенка, чего бы они ни касались: здоровья, питания или общения. Бог мой, какой великий демагог во мне пропал! К тридцати трем годам я стал поистине мастером аргумента, на который невозможно возразить.

Оставался самый трудный момент: Лариса. Поселить Елену в Мишкиной квартире можно было только под видом родственницы, но выдать ее за свою родню Мишка не мог – это вызвало бы у мамы недоумение и массу вопросов, на которые нет ответа. Значит, выдать любовницу можно только за родственницу Ларисы, но для этого надо, чтобы Лара была в курсе.

– Это невозможно, – твердил Мишка. – Как ты себе это представляешь?

– А изменять жене – возможно? – задавал я ответный вопрос. – А спать с женщиной, не имея намерения связать с ней жизнь, возможно? А уйти от ответственности за ребенка возможно?