Все не так

Перед глазами стояла пелена, меня трясло, и я совсем не помню, как мы одевались на глазах у всех – никто из членов моей семьи даже и не подумал выйти из комнаты и оставить нас в покое. Не помню, как Надя ушла, не помню, что я ей говорил, да и говорил ли что-нибудь. Очнулся я только тогда, когда начался разбор полетов. Вся семья собралась в гостиной, которая выполняла одновременно и функцию комнаты родителей. Основным докладчиком выступил отец.

– Ты ведешь себя абсолютно безответственно, – начал он ледяным голосом. – Как ты можешь позволять себе вступать в интимные отношения с замужней женщиной, матерью двоих детей? К тому же она намного старше тебя. На двадцать один год! Уму непостижимо! Ты хоть понимаешь последствия своих поступков?

Последствий я не понимал. Какие могут быть последствия, если два человека любят друг друга? Дети, что ли? Так мы предохранялись, на это даже у меня ума хватало. Зато последствия того, что произошло, я понимал очень хорошо. Я больше не увижу Надю, она не захочет иметь дело с человеком, подвергшим ее такому позору и унижению. Что может быть хуже этого?

Я молчал. Отец интерпретировал мое молчание по-своему.

– Вижу, что ничего ты не понимаешь. Так я объясню тебе, если ты такой идиот. Ложиться в постель с женщиной можно только тогда, когда ты намерен связать с ней свою жизнь и она отвечает тебе взаимностью. Все остальное – это блуд, разврат и проституция. Это недостойно приличного и разумного человека. Ты намерен жениться на ней? Она собирается разводиться? Отвечай!

– А хотя бы и так. – Мне казалось, что я говорил дерзко и уверенно, но, наверное, мои слова прозвучали растерянно и виновато. Не знаю.

– Прекрасно! Тебе восемнадцать лет, ты студент, живешь фактически на нашем с матерью иждивении, потому что твоей стипендии хватает только на твои карманные расходы. И вот у тебя появляется жена и двое ее детей, десяти и тринадцати лет.

Даже это им известно! Впрочем, чего удивляться, они же внимательно изучили Надин паспорт, в который вписаны ее дети с именами и датами рождения. Хорошо подготовились.

– Как ты собираешься их всех содержать? – продолжал между тем отец. – На что вы будете жить? И где вы собираетесь жить? Здесь, в нашей трехкомнатной квартире, где мы впятером с трудом помещаемся? Или ты, может быть, рассчитываешь, что муж твоей дамы оставит ей жилплощадь, на которой вы благополучно поселитесь, и будет платить алименты, на которые вместе с ее зарплатой вы прокормитесь вчетвером? Если ты думаешь именно так, то мне стыдно, что у меня вырос такой сын. Я всегда знал, что настоящего человека, достойного мужчины из тебя не получится. Ты – выродок, не понимающий элементарных основ человеческой порядочности. Если твоя Надежда Петровна обманула доверие собственного мужа и предала его, то она не имеет никакого права претендовать ни на площадь, ни на алименты. Она должна уйти, оставив ему все, и не делить ни имущество, ни квадратные метры. Я готов считаться с чувствами, я допускаю, что между вами настоящая любовь, но я не желаю мириться с тем, что мой сын или его избранница поступят низко и гадко, обобрав ни в чем не повинного человека. И, наконец, последнее. Как ты собираешься воспитывать ее детей? Ее старший ребенок всего на пять лет моложе тебя. По возрасту ты годишься Надежде Петровне в сыновья, если бы она родила в двадцать лет, ее ребенок был бы твоим ровесником. Разве ты сможешь заменить детям отца? Разве они будут тебя уважать и слушаться? Каким авторитетом ты будешь у них пользоваться? Ты сам еще ребенок и не имеешь ни малейшего права брать на себя ответственность за чужие жизни.

Ответить мне было нечего. Если бы отец говорил только о том, что Надя намного старше меня и лучше мне найти подходящую хорошую девушку, я бы нашел, что ему сказать. Но он произносил слова, против которых нечего было возразить. Во всяком случае, я в своем тогдашнем состоянии никаких аргументов не нашел. Мы с Надей не говорили о будущем и даже не думали о нем, нам просто было очень хорошо вместе, и ни о каком разводе и последующей женитьбе речь не шла. У нее была крепкая стабильная семья, разрушать которую никто не собирался, но разве я мог сказать об этом вслух? Ведь отец выразился совершенно определенно: секс без намерения создать семью есть не что иное, как блуд, разврат и проституция. И хотя я, конечно, не был с этим согласен, как и большинство людей на этом свете, я не мог допустить, чтобы о моей Наденьке родители высказывались в подобных выражениях. Мало того, что они будут ТАК о ней думать и говорить, они ведь и в самом деле могут сообщить ее мужу или куда-нибудь в партком.

Отец и мама костерили меня еще долго, и из их слов я вынес твердое убеждение, что если я еще хоть раз себе позволю – они немедленно примут меры. Мне было наплевать, что будет со мной, но для Нади эти меры имели бы необратимые катастрофические последствия. Конечно, я был очень молод, но все-таки понимал, что должности моих родителей и их возможности обеспечат всю жестокость и неотвратимость подобных мер.