Все это время

– Мне просто хочется, чтобы тебе стало лучше, – шепчет мама, ее губы почти не двигаются.

«Лучше».

Можно подумать, есть способ снова сделать меня прежним, довольным жизнью парнем. Мама озабоченно смотрит на меня, вглядывается в мое лицо, потом забирает у меня коробку и сует себе под мышку.

Мне нужно побыть одному.

Опираясь на костыли, ковыляю к дому, взбираюсь на крыльцо; в голове туман, я стараюсь не переносить вес своего тела на больную ногу – врачи собрали сломанное бедро по кусочкам и закрепили металлическим штырем. Мама помогает мне преодолеть порог, и я по-черепашьи медленно ползу в подвал, отчаянно желая, чтобы лекарство, которым меня накачали в больнице, поскорее подействовало и помогло мне провалиться в беспамятство.

Костыли стукают по полу громко и мерно, словно удары сердца.

– Я подумала, может, ты останешься здесь, – окликает меня мама. – Я передвинула для тебя диван, так что тебе не придется подниматься и спускаться по лестнице…

– Хочу быть в своей комнате, – решительно заявляю я.

Открываю дверь в подвал – я живу там с тех пор, как перешел во второй класс старшей школы – и начинаю с грохотом преодолевать одну ступеньку за другой.

У меня за спиной раздаются торопливые шаги, мама крепко сжимает мое предплечье, но в следующую секунду моя нога уже касается нижней ступеньки.

– Подожди, золотце… – начинает было мама, но уже поздно.

Я включаю свет и сразу вижу крошечные дыры в тех местах, где прежде была Кимберли. С полки пропали книги, ее любимое одеяло больше не лежит на диване, даже фотографии со стены исчезли.

– Где…

Хромая, вваливаюсь в свою спальню, дрожащей рукой трогаю торчащий из стены гвоздь, на котором еще недавно висела фотография Кимберли.

– Ее родители приезжали за вещами, которые она здесь оставила. Я не ожидала их прихода…

– Они всё забрали, – говорю я, чувствуя себя так, будто меня того и гляди вырвет.

Я пропустил похороны, а теперь еще и это?

Верчу головой, осматриваюсь, надеясь, что родители Кимберли что-то пропустили, но исчезло даже розовое зарядное устройство, которое она всегда оставляла здесь, – его выдернули из стены, словно человека отсоединили от аппарата жизнеобеспечения.

Во мне вскипает злость, клокочет всё яростнее, а потом разом испаряется, из меня как будто выкачали весь воздух. Это не родители Ким всё у меня забрали.

Это я всё отнял у Кимберли.

Именно я сидел за рулем. Я заставил Ким чувствовать себя виноватой и скрывать от меня свои настоящие желания, а теперь они уже никогда не осуществятся.

– Прости, золотце, – говорит мама, протягивая ко мне руку.

Я отшатываюсь. Выдавливаю хрипло:

– Можно мне побыть одному, мам?

Она уже открывает рот, чтобы что-то сказать, колеблется и в конце концов уходит. Поднимается по лестнице, звук ее шагов постепенно стихает, дверь за ней закрывается с тихим щелчком.

Ковыляю через всю комнату, подхожу к полке, где стоят золотые кубки и висят блестящие медали, но главное – там стоит фотография в рамке, единственная, которую родители Ким не забрали. На этом снимке я вместе с Кимберли, нас сфотографировали перед тем самым матчем: Ким вскидывает в воздух помпоны чирлидера, у нее на щеке нарисован мой номер, я обнимаю ее за талию.

Через двадцать минут моей спортивной карьере придет конец. Еще через две недели я официально стану просто Кайлом Лафферти, парнем, пишущим обзоры матчей для школьной стенгазеты, про игрока, который меня заменил.

Спустя несколько минут после того, как был сделан этот снимок, все мои мечты пойдут прахом. И всё же сейчас я готов еще сто раз сломать плечо и снова пережить крушение всех надежд – если бы это вернуло мне Кимберли.

БИП, БИП, БИП.

Я подпрыгиваю, и один костыль громко стучит об пол. Нахмурившись, оборачиваюсь на звук и вижу на прикроватной тумбочке будильник: он громко звонит.

Хромаю к столику и вижу, как красные цифры начинают мигать в такт сигналу.

Нажимаю кнопку, и на меня обрушиваются воспоминания. Мама уехала из города, а Ким просыпается рядом со мной и сонно морщится.

– Неужели кто-то еще пользуется обычным будильником? – ворчит она, натягивает простыню на золотистую макушку и прижимается ко мне. Я выключаю будильник и мгновенно забываю, что должен вместе с Сэмом идти на утреннюю пробежку – ведь Ким в моих объятиях.

Я случайно нажал не на ту кнопку, и спустя пятнадцать минут будильник зазвонил снова, громко и настойчиво. Кимберли опять проснулась, подскочила, схватила злосчастный будильник и швырнула через всю комнату. Помню, как мы хохотали и как утреннее солнце медленно поднималось за окном, золотя лицо и волосы Ким.

За всю свою жизнь я не видел ничего прекраснее. Даже сейчас я почти вижу ее…

БИП, БИП, БИП.

Наклоняюсь и выдираю вилку из розетки. Звук резко обрывается, и лицо Кимберли исчезает, как сон, рассеивающийся после пробуждения. Грудь сдавливает, я пытаюсь снять с себя толстовку и запутываюсь в ней. Тяну, дергаю, и вот наконец ткань поддается, с моих губ срывается вздох облегчения: я стаскиваю толстовку и швыряю на спинку стула, стоящего перед письменным столом.