Всадница без головы

Всю энергию Черновой затратил во время бури, сейчас он был сама вежливость и спокойствие:

— Ну, что вы повторяете за мной, как попугай? Да, в убийстве. Боюсь, из подозреваемого вы очень скоро станете обвиняемым. Мы имеем достаточно улик против вас, а вам должно быть известно, что это такое. Трудно будет их объяснить, улики, практически невозможно. К тому же мотив у вас есть — после смерти матери все это становится вашим, ведь так?

Казалось, Стефан плохо понимает, о чем идет речь и что из сказанного относится лично к нему, но последняя фраза дошла до него мгновенно. Негодованию Вольского не было конца, он буквально позеленел, у него задрожали губы, как следствие потрясения — истерика:

— Вы… вы думаете, я… я маму?… Как можно так думать! Вы… вы сумасшедший! Нет, вы психопат, я сразу это понял, когда вы тут… тут орали, как укушенный бешеной собакой. Я не мог этого сделать! И не сделал! Вы слышите?

Не помогло. Никого не тронули с болью произнесенные слова, Стефану надели наручники, а Черновой напоследок дал совет:

— Вы услышьте меня, господин Вольский. Сейчас поедете в СИЗО, у вас будет время подумать на трезвую голову, так вы потратите эти часы с пользой для себя и, надеюсь, дадите правдивые показания. Вы же помните — добровольное признание и сотрудничество со следствием… Вижу, что помните, вот и хорошо. Уведите задержанного.

На пару минут Андрей Максимович остался один в доме, гостиную знал он неплохо, но сейчас осматривался, словно здесь появился впервые. Тишина способствует концентрации мыслей, особенно если находишься в месте, с которым эти мысли связаны. Вон вход с прихожей, а там — кухня, если повернуть сразу за тонкую колонну, которой заканчивается стена, попадешь в небольшой коридор, там есть две двери, ведущие в маленькие комнаты…

— Андрей Максимович! — появился Тахир. — Вы едете?

— Конечно, конечно, — поспешил Черновой к выходу. — Чуть не забыл… А кто родился-то у тебя?

— Сын! — расплылся в улыбке Тахир. — Три восемьсот весом!

— Ой, звонят, извини. Валера, слушаю… Да ты что?… Еду. Тахир, поехали! На квартиру Петра совершено нападение.

— Банджо? — догадался Тахир, патрон кивнул. — Главное, все эти крутые парни предсказуемы до тошноты, мы же предвидели, что он будет искать способ выполнить заказ.

— Кажется, он соригинальничал…

— А мне можно с вами? — раздался рядом виноватый голос.

Андрею Максимовичу пришлось слегка запрокинуть голову, чтобы увидеть лицо Олега, разбитое, словно по нему прошлись кулаки. С показушным расстройством он вздохнул, безнадежно махнул рукой, но разрешил:

— Поехали, засранец.

* * *

Очнулась Аля под вечер, правда, сначала ей показалось, что за окном пасмурно, а когда встала с дивана и подошла к окну, поняла: сумерки наступили. Ее охватила необъяснимая тревога, но Аля находилась в гостиной на первом этаже, только поэтому тревога не переросла в панику. Потом она услышала голоса — это из кухни, Аля набросила на плечи плед и поплелась на голоса.

За столом сидели все четверо, перед ними стояли коробки с остатками пирогов из пиццерии и кружки, дети уплетали пиццу, извозились в соусах…

— Алика! — воскликнул Петя, идя к ней. — Ты как? Садись.

Дети сорвались с мест, обнимали грязными ручками Алю и не менее грязными личиками прижимались к ней. Увидев Петра, она все вспомнила, перепугалась не меньше, чем тогда, когда открыла входную дверь и когда перед ней появилась наглая рожа Банджо.

— Петя, а что это было? — спросила Аля, лихорадочно оглядываясь, желая убедиться, что они все на кухне в Петиной квартире.

— Ты садись. Кофе будешь? — спросил он. — Мы кастрюлю сварили.

— Мишке с Машкой кофе нельзя…

— А они пьют с молоком, — сказал невозмутимый Ник.

Перед ней Петя поставил тарелку и фаянсовую кружку с кофе, Аля сделала глоток и вернулась к своему вопросу:

— Что здесь было? Я увидела тебя в глазок и открыла… Потом Банджо… А сейчас все нормально? Как это случилось?

— Ты ешь, ешь, — подложил ей два разных куска пиццы Петя. — С твоей едой не сравнить, но есть можно.

— Петя! — жалобно произнесла Аля. — Ты не хочешь объяснить?

Тут черт-те что в голову придет, вплоть до розыгрыша — жестокого и глупого розыгрыша. Кажется, Петя понял, что она сильно взволнована, положил свою руку на ее кисть, лежавшую на столе, и без эмоций успокоил ее:

— Ч-ш-ш… Тихо, не дрожи и не психуй. Ты же видишь, у нас порядок, мы все на местах. Я просто хочу, чтобы ты пришла в себя после сна.

— После сна? Опять после сна?…

Да, после сна опять. Выйдя из квартиры, Петя послушал, как щелкают замки, и спустился по ступенькам к выходу из подъезда. Здесь и солнечным днем темно, окно только на втором этаже. Но он мог вслепую пройти шесть ступенек, последняя с широкой выщерблиной вдоль, не зная об этом, можно подвернуть ногу или даже упасть, мог протянуть руку и точно взяться за ручку. В этот самый миг, когда он взялся за дверную ручку, ему в нос чем-то мягким ткнули и — все, он вырубился.