Время, вперед!

Плетенки уже не было. Придурковатый кучер уехал.

– Куда ж теперь?

И вдруг, со всей трезвостью, очевидностью и ясностью ему представились часы, на которых три минуты четвертого.

А до участка километров пять.

Он побежал по улице, прижимая к груди разлезающиеся вещи.

Показался автомобиль.

Ищенко выбежал на середину дороги.

– Стой! Эй, хозяин, подвези!

Автомобиль вильнул и, обдав черным облаком пыли, пропал из глаз.

Ищенко только успел рассмотреть гелиотроповый костюм.

Он плюнул и побежал.

XLI

– Товарищи!

Мося не справился с голосом.

Нужно было начать сдержанно и веско. Но он вдруг восторженно закричал и сорвался.

Он захлебнулся.

Не находя больше слов, он коротко рубанул перед собой кулаком.

Двадцать две бочки с отбитыми крышками дымились на ветру. Ветер тянул в упор. Он извлекал из бочек серо-зеленое облако цемента. Смешиваясь с горячим запахом искусственной сирени, оно плыло и крутилось цветочной пылью.

Седой порошок оседал на бровях и ресницах бригады.

Не хватало Ищенко.

Но это не вызывало опасений. Он придет.

Мося стоял лицом к лицу с бригадой. Между ними не было посредников. Он выговорил себе это почетное боевое право у Корнеева и Маргулиеса.

Десятнику дано задание, и он его выполнит. Он ручается. Этого достаточно. Никаких посредников. Никакого вмешательства. И точка. За все отвечает десятник.

Напряженно и страстно ждал он этой минуты. Он приготовил речь. Теперь эта минута наступила.

И слов не было.

Мося прошелся туда и назад перед бригадой. Он прошелся по новому настилу, как по эстраде, глубокомысленно склонив лоб и выгадывая время.

В голове беспорядочно неслись обрывки неподходящих газетных лозунгов:

"Страна ждет дешевых овощей…" Нет, нет! "Система Госбанка – могучий рычаг хозрасчета…" Не то! "Главное сейчас – это… крольчатник…" Нет, нет!..

Мося исподтишка бросал по сторонам неистовые взгляды.

Вокруг теснились люди и материалы.

Он видел обращенные к нему внимательные глаза. Он узнавал их.

Синие глаза Сметаны и карие – Нефедова. Анилиновые, туманные – Саенко. (Ах, Саенко пришел!) Были черные серьезные и нежные глаза Винкича и круглые острые глазки Георгия Васильевича.

Они смущали его больше всего и лишали последней капли спокойствия.

Он видел задранные ручки тачек, дымящиеся бочки и дымящуюся сопку песка. Он видел, как монтеры тянут в контору прораба телефонный кабель и как за ними неотступно, по пятам, ходит маленький Тригер.

Свистел паровик. Сталкивались буфера. Падали крюки. С грохотом отваливались борты платформ. Сыпалась щебенка. Бежал Корнеев с бархатными бачками. Появлялась и пропадала в сумраке тепляка высокая круглая кепка Маргулиеса.

Шли и остановились двое девчат. Они держали в каждой руке по брезентовой рукавице, наполненной водой. Как видно, несли кому-то напиться. Сверкающая вода капала на землю длинными серьгами. Девушки смотрели на Мосю глянцевыми глазами, полуоткрыв рты.

Низко и тяжело бежали тучи.

А он не мог сказать ни слова. Прямо скандал. Это было ужасно. Как во сне…

Время неслось с такой быстротой, что казалось неподвижным. Оно закрутилось спиралью, стальной пружиной. Оно закрутилось и оцепенело, каждый миг готовое сорваться, зазвенеть и со свистом развернуться, увлекая за собой по кругу длинно и тускло дымящуюся панораму участков.

Мося постыдно проваливался.

Он собрал все свои силы. Он метнул глазами в сторону журналистов.

– Товарищи! – почти жалобно крикнул Мося. – Дорогие товарищи! Мы все как рядовые бойцы, ударники-энтузиасты второй хозрасчетной нашего авторитетного шестого участка… И пускай будут свидетелями товарищи из центральных газет… Даем твердое, нерушимое слово…

Он запнулся.

Сметана на цыпочках подобрался к Мосе сзади.

– Кончай митинг, – сказал он, подмигивая ребятам. – Будет.

Он дружелюбно взял Мосю за плечи и легонько поддал коленом.

Мося страшно и матерно выругался, сделал зверское лицо, но тотчас бросил плутовскую и предупредительную улыбку в сторону журналистов.

– Я, конечно, очень извиняюсь за выражение.

Ищенко шагал через бревна и трубы.

Его новые штаны до колен покрывали бархатно-рыжие голенища пыли. Босые ноги были побиты и окровавлены. Рубаха чернела от пота. Мокрые волосы блестели на лбу слипшимися перьями.

Грудь широко и сильно раздавалась.

Он пробежал, не останавливаясь, пять километров по исковерканной, кремнистой земле четырех участков.

Его подстегивала жгучая, неотступная мысль: деревянный настил!

Однако произошло чудо!

Его идея осуществилась без его ведома и участия: фронт работы покрывал новый аккуратный пол.

Бригадир заметил это сразу.

Впрочем, он не думал о чуде. Его идею додумали и "дожали" другие. Это было в порядке вещей. Он принял это если не как должное, то, во всяком случае, как вполне законное.

Он остановился и перевел дух.

Но тут же его пронзила новая мысль, новая жгучая тревога: щебенка! В какую сторону железнодорожного пути ее сгружают?

Надо, чтоб складывали направо, непосредственно к самому настилу. Но могли не сообразить. Могли начать сбрасывать налево.

Тогда между щебенкой и бетономешалкой ляжет железнодорожное полотно. Тогда щебенку придется возить на тачках через рельсы.

Он бросился вперед.