Время, вперед!

– Налбандов?.. Да, да… Знакомая фамилия. Налбандов, Налбандов… Позвольте – это такой в черном кожаном пальто, с громадной оранжевой палкой, с этакой смоляной бородой?.. Как же, как же… Он меня возил по строительству. Инженер Налбандов. Замечательный инженер. Знаток своего дела. Крепкий парень.

Георгий Васильевич с особенным удовольствием произнес эти слова "крепкий парень". Он их недавно услышал и отметил в книжечке как образец фольклора.

– Да… товарищ Налбандов, – сказал он с ударением, – крепкий парень. Очень крепкий.

Винкич тонко усмехнулся. Но усмехнулся как-то одними губами. Глаза его оставались черны, спокойны и даже немного печальны.

– Так вот, видите ли, Георгий Васильевич, должен вас предупредить, что инженер Налбандов категорически против всяких подобных экспериментов.

– Что вы говорите? Как странно! Но почему же?

– Инженер Налбандов считает все эти рекорды технической безграмотностью.

– Позвольте, а Харьков? Как же в таком случае Харьков? Н…не понимаю.

– Этого уж я вам не могу сказать.

– Но, позвольте, есть же какие-нибудь доводы?

– Довод Налбандова, по-видимому, один… Дело в том, что каждая бетономешалка снабжена особым паспортом фирмы, в котором точно указана предельная норма выработки жидкого бетона. Так вот, по данным паспорта, на каждый замес полагается не меньше двух минут. Следовательно, в час максимум можно сделать тридцать замесов, а в восьмичасовую смену – двести сорок, не больше.

– А Харьков сделал триста шесть? Как же он умудрился?

– Налбандов считает, что это насилие над механизмом, технический фокус, трюк, "французская борьба"… Что таким образом мы быстро износим все наши механизмы. Скажем, вместо десяти лет бетономешалка продержится шесть-семь не больше.

– А что ж… Вы знаете… Налбандов прав. А?

– Вы меняете свою точку зрения?

– Да, но вы сами понимаете. Это новое обстоятельство… Оно в корне меняет дело… Нельзя же, в самом деле, так варварски обращаться с дорогим импортным оборудованием…

– А Харьков?.. – коротко спросил Винкич. – Ведь в Харькове, очевидно, перед тем как решили идти на рекорд, были те же самые сомнения. И, однако, рекорд поставили? Там ведь тоже не дураки сидят.

– Н-да-с… Незадача… Там, конечно, тоже люди… Не дураки…

– Так как же, Георгий Васильевич? Ваше мнение?

– Вы как-то уж чересчур прямо. С одной стороны, конечно, соревнование, увеличение темпов. А с другой – нельзя же, батенька, и механизмы так изнашивать. Помилуйте, вы сами говорите, что вместо десяти лет – шесть лет.

– Ну так что же?

– То есть как что же?

– Георгий Васильевич, посудите сами, что нам важнее: в четыре года кончить пятилетку или сохранить на лишние четыре года механизм? Чем скорее разовьется наша промышленность, тем меньше для нас будет иметь значение амортизация: механизмов новых, своих наделаем. Ведь так?

– А что ж… Вы знаете… Это – резон… Пожалуй, вы и правы… А?..

– Вы опять меняете свою точку зрения.

– Ну да. Но это вполне естественно. Это новое соображение. Оно в корне меняет дело… В конце концов машины для социализма, а не социализм для машин…

– Значит, вы – за? Вы даете свою подпись?

Георгий Васильевич растерянно посмотрел на Винкича.

– Какой вы, честное слово… странный. Ну как же я могу… вдруг подпись… А вдруг там что-нибудь не так… Какое-нибудь новое обстоятельство… Я ведь не специалист… И зачем вам моя подпись?

– Нужно, Георгий Васильевич. Очень нужно. Вы даже не представляете себе, какая здесь драка будет. Мы будем телеграфировать в центральную прессу. И ваше имя имеет большой вес…

Георгий Васильевич был польщен. Он скромно улыбнулся.

– Ну что вы! Что вы! Какой там вес! Может быть, в области литературы… Какой-нибудь протест… Письмо Ромену Роллану… Но в области бетона…

– Во всех областях, – быстро и умоляюще сказал Винкич. – Во всяком случае мы будем рассчитывать на вашу поддержку. Сейчас я должен еще сходить на участок. Нужно кое-кого повидать. Кстати, не желаете ли со мной? Может быть, вам на месте станет несколько яснее?

– Пожалуй. Только ведь я не специалист… Вы, пожалуйста, введите меня в курс… Будьте моим чичероне. Тем более что в номере совершенно невозможно. Шестьдесят градусов. Честное слово. Прямо Сахара.

XXV

Маргулиес ясно представил себе, какие были котлеты. Котлеты были большие, черные. Пюре – облито коричневым соусом.

Он снова пошел на участок.

Весьма вероятно, что там столовая еще открыта.

Он шел, старательно избегая знакомых. К чему это? Лишняя встреча лишние разговоры. Пока в руках нет последнего аналитического расчета, всякие обсуждения решительно бесполезны. Будет расчет – другое дело. В двенадцать все выяснится.

Но вот вопрос: найдет ли Катя Смоленского?

Маргулиес мучился. Он обходил группы людей, механизмы, переезды.

Он старался идти низом – траншеями, котлованами. Он перебегал от угла к углу, от поворота к повороту, нагибая голову, как от пуль.

Задами он вышел к столовой. Она была закрыта.

– Так. Ухнули котлетки, – сказал он. – Ну ладно. Подождем обеда. Все же надо на минуточку к Ермакову. Как там у него?

Он отправился к тепляку. Он обошел его справа, с западной, теневой стороны.