— Господин генерал, Третья армия не может начать наступление до одиннадцати часов.
— Еще что! Какой дурак начинает в полдень? Скажите им, что мы ждать не можем.
И вновь устремил взгляд на горы, в сумрак и тишину, которые, тая в себе угрозу, овладевали пространством.
— Господин генерал, и Вторая армия не может начать движение до одиннадцати.
— Я начинаю в назначенный час. Сообщите им об этом.
Его пугала перебранка Хаджича с начальниками штабов из-за времени; ему хотелось тишины, хотелось слушать это проклятое время, грозившее сломить его волю и спутать его планы. Хаджич доложил, что генерал Штурм, командующий Третьей армией, не готов начать наступление ранее девяти часов. Он сам взял трубку.
— Господи, Штурм, чего мы добьемся, если пойдем в девять часов? Сам представь себе солдат, которые до девяти часов ждут начала прорыва.
Генерал Павле Юришич-Штурм:
— А ты, Мишич, представь себе командарма, который в семь часов вечера отдает приказ по своим дивизиям, чтоб они в три часа утра перешли в наступление. Я тебя спрашиваю, когда получат этот приказ командиры полков и сколько им понадобится времени, чтобы, осмыслив, довести его до батальонов?
— А что будем делать мы, Штурм, если Потиорек решил атаковать мою армию завтра на рассвете, скажем, в шесть? А судя по всему, он именно так и надумал сделать. Ты меня слышишь, Штурм? Кто атакует первым, тот выигрывает сражение.
— Я не предсказываю исход завтрашнего сражения. Я тебе говорю толком: я не стану отдавать войскам приказ, который они не в состоянии выполнить. К трем часам связные даже не успеют добраться до полковых штабов.
— Когда ты можешь привести армию в действие?
— В девять. Причем не вполне готовую. С максимальным риском.
— Поздно, Штурм, ей-богу, поздно!
— Да и тогда отчетливо осознавая, что я отдал приказ, в исполнение которого не верю. Ты меня хорошо слышишь, Мишич?
— И для той и для другой армий риск одинаков. Задача в том, чтоб до рассвета предупредить встречный удар. Если мы этого не сделаем, у нас вообще не будет возможности идти ни на какой риск. Потом для нас все будет поздно. Вот мои тебе и Степе слова. Сообщите мне, что надумаете.
Крста Смилянич:
— Господин генерал, моя дивизия не в состоянии начать наступление в три часа утра. Местность чрезвычайно пересеченная, крутизна, в темноте губительно.
Генерал Мишич:
— Когда рассветет, в атаку пойдет противник. Вы меня слышите, Крста?
— Я вам серьезно говорю: раньше семи я не могу начинать.
— Выполняйте приказ, полковник.
Люба Милич:
— Докладываю, я не в состоянии выполнить ваш приказ. В таком тумане до рассвета я не могу подготовить войска к наступлению.
— Когда рассветет, господин полковник, австрийцы тоже будут готовы наотмашь ударить по нам. Выполняйте приказ.
Милош Васич:
— Разрешите вас попросить. Вы меня слышите, господин генерал? Умоляю: подумайте еще о приказе, который вы нам отдали. Сегодня ночью решается судьба Сербии. Пусть ваш приказ останется в дневнике штаба Первой армии. Как свидетельство исключительной силы вашего духа, вашего мужества и решительности.
Генерал Мишич:
— Кому это вы читаете проповедь?
— Я следую своему долгу по глубочайшему убеждению. Я готов отдать за это убеждение голову.
— Я приказываю вам, полковник, отдать свое убеждение и свою голову делу выполнения полученного вами приказа.
— Выслушайте меня, прошу вас. Если вы настаиваете на своем фатальном решении, то ответьте мне на один вопрос: как вы представляете себе на наших позициях действия артиллерии в темноте? Три часа утра — это ведь темень темная. Туман как тесто.
— В своем фатальном для противника решении я принимал во внимание и темень, и туман. И скалистую местность, и разобщенность войск. Выполняйте приказ, полковник… Алло, Дунайская первой очереди! Говорит Мишич. Кайафа, вы меня слышите? Как вы считаете, три часа утра не слишком рано для начала наступления?
Кайафа:
— Я за три часа. Чтобы солнце согрело победителя.
— Но в темноте трудно управлять войсками. И туман будет густой. Туман, ночь, пересеченная местность. Артиллерии придется нелегко.
— Все эти неудобства гораздо тяжелее для противника, чем для нас.
— Вы очень самоуверенны, Кайафа. У меня складывается впечатление, что вы учли не все обстоятельства.
— Кто не хочет, чтоб для него в полдень наступила тьма, должен на заре начинать день. Вы меня слышите, господин генерал? Застать их на ночлеге и разогнать по оврагам в темноте. Все психологические основания на нашей стороне.
— Я понял вас, Кайафа. Продолжайте работу. Я вас еще вызову.