Время первых. Судьба моя – я сам…

В первый отряд космонавтов самых-самых здоровых в нашей стране отобрали. Это были асы. Но сразу же, на наших глазах, люди стали уходить. И некоторых вообще списывали из авиации. Первым ушел Толик Карташов. Там был такой тест на ломкость сосудов, когда смазывают растительным маслом и ставят колокольчики, создают вакуум. Если нормальные сосуды, кровь даже не собирается в капельки. А тут, смотрю, у Карташова полностью колокольчик кровью заполнился. Это значит, что где-то при каком-то ранении или даже при ушибе произойдет то, что сложно остановить. И парня тут же убрали, а ведь он был отобран в группу из шести космонавтов, готовившихся к первому полету. Его в июле 1960 года направили на дополнительное обследование в ЦВНИАГ, а в начале апреля 1961 года его имени уже не оказалось в списке космонавтов, представленных к сдаче экзаменов.

А до этого очень много ребят на центрифуге «полетело». Очень много. Если даже более семи зубов кариес, пломба там или расточка чего-то, уже не брали.

Главнокомандующий Военно-воздушными силами маршал К. А. Вершинин 4 ноября 1959 года дал нам отеческое напутствие:

– Вы лучшая часть ВВС. Мне жалко вас отдавать, но вы должны дальше нести флаг.

– Вам придется уйти и заниматься другой техникой. Именно вам надо будет не только летать, но и создавать ее. У нас еще нет такой. Я вас сейчас попрошу выйти в коридор, посоветуйтесь, если кто-то откажется, откажитесь здесь. Мы найдем вам работу.

Вышли в коридор. Один у нас отказался, Карпов был такой, а мы остальные зашли, сели. Все в одинаковом положении, плюс Николаев старший и Попович старше на четыре года. Николаев – на пять лет. Вроде бы опытные, молчат. И вдруг встает Юрий Гагарин и так свободно обращается:

– Товарищ главнокомандующий, многоуважаемый Константин Андреевич, мы вам безмерно благодарны за крылья, которые вы нам дали. Вы нас научили летать. Мы хотели бы идти дальше, но знайте, по любой вашей команде мы вернемся в боевые полки. Мы навсегда с вами.

Вот смотрите, уже здесь он проявил себя как человек, который нашел, что нужно в этой обстановке говорить. Мы все сидим, переглядываемся… По званию он – старший лейтенант, а рядом сидят капитан Николаев и капитан Попович, по идее они должны были встать…

Как я «погиб»

Со мной тогда неприятная история получилась. Со мной учился Леонов Александр Алексеевич. И он погиб. И пришла шифровка: лейтенант такой-то в полете в сложных условиях на самолете МиГ-17 погиб. Лейтенант Леонов А. А. Все. А я в то время уже был в другой воздушной армии – меня перевели в 24-ю воздушную армию ГСВГ. А тот Леонов погиб в 69-й армии. Я тогда снова в Германии находился, а всех космонавтов собрали в марте, а прошла шифровка о том, что погиб лейтенант Леонов А. А. И ребята подумали, что это я. И они выпили за меня, помянули.

А я приехал обратно с опозданием. Прихожу на КПП. Стоит какой-то парень. Я спрашиваю:

– Скажи, пожалуйста, здесь из первой особой группы есть кто-то?

Он побежал и докладывает ребятам:

– Слушайте, там какой-то рыжий лейтенант стоит, спрашивает вас.

Гагарин, Горбатко, Быковский оказались рядом. К ним он подошел. Они удивились:

– Кто?

– Да вот такой-то.

– Неужели это Алексей?

И они втроем – Гагарин, Горбатко и Быковский – выскочили на улицу, меня увидели, обняли и повели за собой. Я уже для них был свой человек.

Приезд со Светланой в Москву

Второй раз выдержал строгую комиссию и получил предписание прибыть в в/ч 26266 – войсковую часть будущего центра подготовки космонавтов.

Из Москвы мне надо было перелететь в Берлин, из Берлина поездом до Дрездена и затем в Альтенбург. Дали всего лишь три дня, чтобы расщитаться, собрать вещи и самолетом в Москву. Тут-то и возникли проблемы. Мой ящик с летным обмундированием не проходил в люк Ил-14. Надо менять билеты и ехать поездом. Денег в обрез, хотя на счету было достаточно, но как получить – конец недели, все закрыто. В Берлине в аэропорту продал часы. Купил билет до Бреста. В Бресте я вышел, думал, получу, а там до шестнадцати часов работали сберкассы. И тут я увидел офицера, который со мной был курсантом – Колю Мирзоева.

– Слушай, – говорю, – дай сто рублей, я тебе сразу же верну, как только прибудем в Москву.

Он мне дал деньги. Мы доехали до Москвы, сутки ничего не ели. На Москву оставалось десять рублей.

Садимся в такси, Белорусский вокзал, и ехать надо к стадиону «Динамо» в институт авиационной и космической медицины. Где конкретно – не знаем. Света в туфельках, и два чемодана у нас. Едем. Я смотрю – десять рублей уже отчет – стоп. Мы вышли, и надо было через парк идти с чемоданами, а Света в этих туфельках – в Германии же было тепло. А тут кругом снег. Зашли на КПП, а она так замерзла, аж плачет. Я снял с нее туфли, надел свои меховые перчатки на ноги.

Позвонил. Приезжает Быковский на автобусе за нами, забирает, и мы едем на центральный аэродром в районе Ходынки – в спортзал. Те, кто приехал раньше, захватили комнаты в бараках, а нам – в спортзал.