Медленно, почти ощупью, он поднимался вверх, стараясь в то же время не потерять направление на едва видный за деревьями костер, от которого уходил все дальше и дальше. А вскоре костер и вовсе пропал за деревьями и камнями. Саша остановился, прислушался. Когда ветер стихал, становилось слышно журчание воды. Но отыскать ее в почти кромешной тьме было невозможно. И все-таки он пошел вперед, в гору. То и дело натыкался на стволы деревьев, несколько раз упал…
Неожиданно впереди он увидел проблеск света, на фоне которого качнулись стволы деревьев и чуть заметно обозначились темные контуры ближайшей скалы. Саша сначала неуверенно, словно в раздумье, а потом все быстрее и быстрее пошел к свету. Где свет, там люди — мог ли он думать по-другому? Свет становился все ярче. Забравшись на какой-то каменный выступ, Саша замер: прямой, резко очерченный луч света бил из-за седловины соседней горы в небо, не расширялся, не упирался, как это могло быть с обычным светом, в низкие, быстро несущиеся облака, а иглой пронизывал их насквозь и, источенный безмерной высотой, исчезал в темном небе. Что-то, не то чтобы враждебное, но бесконечно чужое почудилось Саше в этом неживом ровном свете, без мерцаний, без дрожи, без малейших оттенков, словно чья-то бестрепетная рука прочертила от Земли в бесконечность безупречно ровную, светящуюся мертвым светом линию.
«Что это? Есть ли смысл идти к этому непонятному явлению, не зная, не исчезнет ли оно в следующее мгновение, и чем грозит возможная встреча с неведомым? На первый взгляд до луча не так уж и далеко…»
Саша вспомнил товарищей у костра, измученное болью лицо Наташи и, спрыгнув с уступа, пошел на свет. Свет неожиданно погас, и Саша, оступившись, покатился куда-то вниз, в темноту.
Прошло несколько часов. Затянутое облаками небо стало понемногу светлеть. Костер почти догорал, чуть дымился. Наташа по-прежнему сидела, прислонившись к стволу дерева. Виктор, свернувшись калачиком у самого костра, казалось, спал. Тренера и Саши не было.
— Знаешь, что самое глупое в том, что случилось с нами? — не открывая глаз, неожиданно спросил Виктор. — И что еще может случиться?
Наташа ничего не спросила и даже не шевельнулась. Впрочем, Виктор и не ждал ответа. Просто ожидание и неизвестность стали для него совершенно невыносимыми.
— То, что случилось, не должно было случиться. Просто не должно — и все. Именно с нами не должно.
— Мы что, какие-то особенные? — тихо спросила Наташа.
— Если бы ты знала, какие деньги выложили мы за это путешествие! За вертолет, за твоего тренера, за дядю Васю…
— При чем тут деньги?
— Ой, не надо! — Виктор рывком сел. — Слава богу, наше общество начинает освобождаться от ханжества. Семьдесят лет старательно делали вид, что они не самое главное в жизни.
— А они главное? — все так же тихо спросила Наташа.
— Да, главное. Только, к сожалению, не все это понимают. Особенно у нас. Иначе бы знали — если хорошо платят, то и дело надо делать так же хорошо.
— А если плохо, то плохо?
— Я говорю про нас. Когда платят такие деньги, ошибок быть не должно.
— В том числе и моего падения?
— Если хочешь — да! Если бы нас высадили там, где надо, все было бы о’кей. Ты опытный бордер…
— Никакой опыт, никакие деньги не спасут от случайностей. Мефистофель был прав.
— Бильярдный шулер? Мне все время кажется, что я его где-то видел.
— Разве в бильярде бывают шулеры?
— Они везде бывают. У меня надежда только на то, что отец всех на уши поставит. Так что не смертельно, но все равно паршиво.
— Я за Сашу беспокоюсь. Ну, зачем он пошел?
— Влюбился в тебя по уши и пошел. Красиво и глупо. Пошел бы сейчас — и никаких проблем. Теперь Павел Сергеевич отправился его отыскивать. Одна глупость по инерции вызывает следующую. Цепная реакция…
— Вдруг с ним что-нибудь случилось?
— Нам только этого не хватало — ты, Саша. Сейчас надо не бегать друг за другом, а сесть и решить, что делать дальше. Погода портится. Пойдет дождь, станет совсем кисло. И жрать хочется.
— Может, покричать? Все-таки какой-то ориентир для них.
— Это, пожалуйста. Горло только пересохло. Давай вместе…
Сначала крика не получилось. Сорвавшийся голос Виктора, жалобное сопрано Наташи. Потом получилось лучше. Крик, раздробленный тяжелыми темными стволами, распался на клочки неопределенных звуков, которые, отразившись в отдалении от какого-то препятствия, вернулись раскатистым эхом, совсем непохожим на породившие его голоса.
— Это мы, да? — испуганно спросила Наташа.
— Черт его знает. Хотелось бы, чтобы не мы. — И снова закричал: — Эге-гей! Саша! Павел Сергеевич!
На этот раз никакого эха не получилось. Голос пропал совсем рядом, в густом сплетении кустов стланика.
— Акустические фокусы горной местности. Кричишь здесь, а кажется — там. Лучше помолчим, а то и их запутаем, и сами ничего не поймем.
Неожиданно новое эхо вернуло их голоса — совершенно отчетливые и узнаваемые, словно кто-то записал их на диктофон и теперь прокрутил воспроизводящую запись. А потом они прозвучали еще раз, но теперь уже тише и дальше.
— Противоречит всем законам физики, — почему-то прошептал Виктор.