Время новых дорог

— Объясните, если не трудно.

— Объяснять особенно нечего. Все, как всегда было и как всегда будет впредь.

Обращаясь больше к Наташе и Ефимову, он попытался обосновать свою точку зрения.

— В институте я шел на корпус впереди его. Мою дипломную выдвинули на кандидатскую. Но как потом оказалось, она противоречила сложившейся практике.

Он замолчал. Все молча ждали, когда он продолжит. Наконец он снова заговорил:

— Когда-нибудь и вы поймете одну очень простую истину: в жизни всегда оказываются правы не Зарубины, а Пустовойты и иже с ними.

— И поэтому вы сейчас с ними.

— Лично я сам с собой.

— А его пускай размажут?

— Мог бы оставить все, как было. И все были бы довольны и счастливы.

— А кому тогда будет нужен ваш прекрасный проект?

— Прекрасный, говоришь?!

Голованов тремя прыжками поднялся по лестнице и распахнул дверь в свое обиталище. Собрал со стола и полок кучу бумаг, папок, чертежей и стал скидывать их вниз. Бумаги разлетелись по всей заезжей. Наташа сразу же стала их подбирать.

— Какой он прекрасный, если оказался никому не нужен!

Он буквально спрыгнул вниз, топча рассыпавшиеся чертежи и рабочие тетради.

— А это… Это… Хобби… Кроссвордики… Упражнения для серого вещества. Никому не нужные варианты и вариантики. Если бы я передал их в техотдел, стал настаивать, меня бы в два счета выперли бы отсюда. Это мы уже проходили. А поскольку о них якобы никто ничего не знал, раз в квартал мне аккуратно выплачивали премиальные.

Веселов присоединился к продолжавшей собирать бумаги и чертежи Наташе.

— Теперь они Зарубину понадобились. Чтобы он потом, как победитель, пальчиком ее — кис, кис, кис. А потом снова — брысь! Не мешай… Не до тебя… Некогда… Новая стройка, новая драчка, новые слухи. Он же у нас вечный правдолюбец, борец. А ей снова — сгинь! Исчезни! Ну? Что бы ты делал на моем месте? Что?

— Не знаю, — честно признался Веселов.

— А я знаю! Вот… вот… вот…

Он собрал в охапку несколько валявшихся на полу папок, подбежал к догоравшей печке и стал запихивать их в топку. Получилось не сразу. Да еще и Веселов пытался помешать. Голованов оттолкнул его и продолжал засовывать в печку какие-то блокноты и скомканные чертежи. Несколько листов загорелись. Тогда Веселов отшвырнул Голованова от печки и стал выхватывать из огня горящие бумаги и начавшие уже коробиться папки. Потом стал затаптывать огонь.

— Не трогай! Пусть горит! — закричал Голованов.

Напуганный происходящим и криками Бабушкин в испуге забился было в угол, бормоча:

— Не надо, не надо…

А когда увидел, что Голованов сорвал висевшее на стене у входа ружье, скатился с нар и выскользнул за дверь.

Закричала Наташа, увидев ружье в руках у Голованова:

— Павел! Не смей!

— Не бойся, не выстрелит, — попытался успокоить ее Веселов. — Такие, как он не стреляют. Он же трус… Трус!

— А ты посиди здесь два года! Один! Никому не нужный! Фальшивый! Бессмысленный!

Неожиданно для себя самого он выстрелил. Жалобна звякнула и рассыпалась висевшая на стене старенькая гитара. Зачем-то пригнулся Веселов. Прижав, чтобы не закричать ко рту ладонь, опустилась на ступеньку лестницы Наташа. Подошел прикрыть неплотно прикрытую Бабушкиным дверь, стоявший до этого на пороге своей каморки Старик. Голованов отбросил на нары ружье, сел, обхватив голову руками.

— Простите дурака. Нервы не выдержали… У кого бы они тут выдержали. Седые волосы появились, бессонница, почки барахлят… На людей тяжело смотреть стало, словно они в чем-то виноваты передо мной. Ты еще приехала доказывать, что моя работа яйца выеденного не стоит. Хрен с ним, думаю. Пусть все идет, как шло. Значит так надо.

— Кому? — спросил Веселов.

— Не знаю. Кому-то. Может, надо через это зло, через эти нелепости пройти? Чтобы стать лучше… Задуматься, заплакать, локти кусать… А зачем еще? Зачем?

Старик приоткрыл дверь прислушался. Заезжую наполнили звуки весны и воды.

— Вода пошла… Не поспели.

* * *

Машина натужно взревывала, всползая на узкую прибрежную косу, которую намыло за Гребенкой перед крутым поворотом на север. За поворотом начиналась Труба. Кодкин притормозил, повернулся к Зарубину.

— Ну что, начальник? Ползли на карачках, теперь бегом рвать надо. Не проскочим — хана. Свернуть тут некуда. Труба она и в Африке труба. Рискнем? Не сыграешь труса?

— Начальник тут ты, Николай, а не я. Полагаюсь на твой опыт. Да еще бы везухи немного. Бояться потом будем, когда все это позади окажется.

Приоткрыл дверку кабины, посмотрел назад на пройденное пространство реки. Прислушался.

— Ничего не кажется? — тоже прислушиваясь спросил Кодкин.

— Ветер поменял. Шум какой-то…

— Вода пошла, — понял Кодкин. — Рвем! Помирать, — так с музыкой! Только бы не сдуреть с перепугу…

Машина довольно быстро проскочила косу и сползла на совершенно гладкий лед, открывшийся за поворотом.

— Тут снега сроду не бывает, — прокричал Кодкин, полностью выжимая газ. — Все ветром сносит. Даже наледи под каток выглаживает. Если не занесет, может, и поспеем. Не поспеем, на стенку полезем. Будем отсиживаться.

— Жми! Некогда отсиживаться.