Время - ноль

Зимняя сессия не поместилась в памяти. Голова была занята другим – покоилась на подушке, пропахшей родными духами, и думала до ломоты в висках. Чередой, словно в разбитые ворота заходили по одному черные бараны, кружились сцены предстоящего разговора с женой. Верил, что вернется она, и придется ему или простить, или... Эти «или» менялись по непонятным законам. Вдруг за черным бароном появлялся белый, за ним другой, они заполняли двор, и черные словно растворялись в них или отправлялись в конец длинной невидимой очереди, чтобы однажды протрусить в ворота вслед за последним белым. Иногда избавлялся от них, забывшись в беспокойном, сторожком сне. Звук женских голосов в коридоре или стук каблуков вырвал из забытья, голова отрывалась от подушки, напряженное тело выжидательно замирало, а когда голоса или стук, миновав дверь, затихали, голова падала на подушку, и черный баран, напористо и торопливо, переступал через доску от разбитых ворот. Это была месть за слабость в миг ожидания, за то, что готов был броситься навстречу жене, позабыв о гордости. И плотнее закрывал глаза, чтобы справиться со стыдом, разгонял баранов и давал обещание разобраться с женой коротко и навсегда.

Убивать научили. Даже одним ударом руки. Однажды, гоняясь за бандой, захватили пленного. Душманчик был молодой, лет шестнадцати, щеки едва тронул черный пушок. Выдавал себя за мирного, но когда сдернули с правого плеча халат, обнаружили на коже над ключицей потертости от винтовочного ремня. Сергей сам занялся пленным. «Душок» скулил, поминал аллаха, но не раскалывался. От ударов по корпусу он вскидывал голову, а кадык подпрыгивал и плавно оседал. Разозлившись, Сергей ударил ниже подбородка. На этом допрос и закончился. Командир заставы пожурил и посоветовал приберечь такие удары на крайний случай.

Только экзамены и голод выгоняли Сергея из комнаты, и то старался покупать продукты на обратном пути из института. Брал обычно хлеб и кусок колбасы, чтобы не торчать на общей кухне, заходил в нее лишь вскипятить воду на чай. А ведь чайник на печке, часа два назад поставил.

Кто-то выключил газ, воды в чайнике осталось на треть и еще горячая. За соседней плитой вертелась Марина. Она, как всегда при встрече с ним, занялась очками – медленно и тщательно затерла серой фланелькой большие стекла. Сергей, как всегда, не обратил бы на нее внимания, но кончился хлеб. Не шибко надеясь на удачу, спросил грубо:

– Хлеб есть?

Марина удивленно глянула куда-то позади него, словно искала третьего, к кому обращен вопрос.

– Тебе белого или ржаного?

– Любого.

Подождал ее на кухне, не дождался, ушел к себе. Испугалась, что и ее побьет, как жену, дура. Чайник поставил на стол и снова завалился на кровать.

В дверь тихо постучали.

– Да!

Зашла Марина с полбуханкой хлеба и куском сухой колбасы в левой руке и куском торта на тарелке в правой.

– Я вчера из дома приехала... много привезла, мама наложила... все не съем, – стеснительно объясняла она, стараясь не глядеть на Сергея.

Не научилась еще подавать милостыню. Такое впечатление, будто сама просит. Сергей молча сдвинул на один край стола грязную посуду, предложил:

– Чаю выпьешь?

Марина не ответила.

– Садись.

Она неторопливо и основательно устроилась на стуле, мизинцем смела в сторону крошки со стола перед собой.

– Заварка у меня холодная, вчерашняя, – предупредил он. Заварка был пятидневной давности, последняя, поэтому и растягивал.

– И я так пью, – сказала она.

Врет, конечно, не хочет обидеть хозяина. Ну что ж, пусть ей будет хуже, может, попив бурды, быстрее избавится от стеснительности.

Она аккуратно пила чай маленькими глотками, а правой рукой подпирала щеку, закрывая родимое пятно. Прищурив близорукие глаза, рассказывала, как не готова к завтрашнему экзамену. При этом выражение лица у нее было такое, словно вот-вот заплачет. Лучше бы в очках пришла. Витька Тимрук любил хвастать победами над интеллигентными девочками в очках. По его словам, половой акт с ними состоял из двух этапов: первый – снять очки, второй – само дело.

– У меня картошка жареная есть – принести? – заметив, как жадно он ест, спросила Марина.

Предложил кто-нибудь другой, огрызнулся бы: в подачках не нуждаюсь! А у Марины не стеснялся брать.

– Тащи.

Она принесла сковородку картошки, кусок ветчины и тарелку с солеными помидорами. А потом перемыла грязную посуду, пообещала разбудить на экзамен, действительно разбудила – в общем, взяла под опеку. Он же не особо сопротивлялся, абсолютно не воспринимая ее как женщину, скорее, как приятеля среднего пола.

Еще бы экзамены за него сдавала – цены бы ей не было. Экзаменов не боялся. Брал билет, садился подальше от преподавателя и внаглую списывал из учебника или Марининого конспекта. Преподаватели закрывали глаза. И ставили оценку «удовлетворительно» – видимо, знали о жене. Помянул об Инне только преподаватель по истории КПСС – пожилой мужчина с лицом невыспавшегося человека. Когда Сергей сел к нему отвечать, преподаватель повертел в руке зачетку и вдруг перебил язвительно:

– Жену, значит, бьем?

Все – экзамен завален. Может, это и к лучшему.