Время - ноль

Снег падал так медленно, что казалось, будто он ежит на воздухе, как на склонах гор, окружавших заставу. Когда Сергея после учебного отряда, расположенного под Ереваном, направили в Туркмению, на иранскую границу, он предполагал, что будет служить в пустыне, до конца службы не увидит зимы и нескоро отдохнет от порядком надоевшей жары, а едва вылез из машины, которая привезла его на заставу, сразу поежился от студеного ветра. Зима здесь оказалась холоднее, чем в Донбассе, в сотнях километров севернее. Там снег в канун Нового года воспринимался как приятная ошибка природы, а здесь – вот он, валит за окном, хоть медленно, но уверенно, и вряд ли прекратится до полуночи. Если не считать стенгазеты с поздравлениями в красном уголке, это будет единственная примета праздника. Во всем остальном никакого отличия от будней: «через день – на ремень, через два – на службу», – Сергей отрабатывал наряд на кухне. Он сидел на низкой самодельной табуретке у печки, справа от него стоял полный на треть мешок с картошкой, слева – большая кастрюля с очищенной картошкой в воде, а у ног валялись очистки. В учебном отряде чистить картошку не учили, там была электрическая картофелечистка, вот и кромсал клубни, как умел: до половины падало на пол, а остальное – чуть ли не правильный кубик – летело в кастрюлю.

– Быстрей давай, салага! – прикрикнул на Сергея Ашраф Валиев, «дед», толстый, длиннорукий и волосатый азербайджанец, похожий на раскормленную обезьяну. Он запустил в кастрюлю широкую лапу, казавшуюся черной из-за густых волос, выхватил несколько желто-белых картофелин, убедился, что глазков нет, швырнул назад, обрызгав Сергея. – Еще десять чисти и хватит, да.

Десять так десять, всё равно спешить ни к чему. В армии новая работа появляется быстрее, чем выполнишь предыдущую, всю не переделаешь, а если Ашраф раздражен, значит, придется потрудиться обоим. Работа – едва ли не единственное, что лишает повара ленивого благодушия, которое не позволяет ему даже над «молодыми» выделываться. Чего не скажешь об остальных «дедах». Иногда Сергею казалось, что наверстывает упущенное за полгода в учебном отряде, где, кроме командиров взводов, все были одного призыва. Впрочем, ни оскорбления, ни тычки, ни работа за других не могли вывести его из странного состояния сна на ходу с открытыми глазами, когда воспринимаешь всё, как происходящее не с тобой. Вот сейчас проснется – и ничего этого не будет. Командир взвода в учебке называл это состояние «медвежьей болезнью» и советовал «не выздоравливать» до следующей осени, когда сами станут «дедами».

Валиев, засунув руки в карманы короткой, до пупа, белой поварской куртки, медленно расхаживал по кухне. Во рту у него дымилась сигарета без фильтра, обслюнявленная у губ. Несколько раз он останавливался у окна и, напоминая пассажира, ожидающего отложенный рейс в аэропорту, сначала с надеждой, а потом с тоской смотрел, не изменилась ли погода к лучшему. Убедившись, что всё ещё идет снег, издавал горлом что-то среднее между рычанием и сытой отрыжкой и выпускал облачко сигаретного дыма. Когда сигарета истлела почти до губ, остановился рядом с Сергеем, выплюнул окурок в картофельные очистки и недовольно буркнул:

– Бери балдичку, иди за мной, да.

Сергей взял видавшую виды кувалду с обрезанной ручкой, захватанной до черноты. Бойки стальной головки были блестящие, с темными конопушками, вогнутые в центре и с заусеницами по краям: по многим балдам погуляли.

На заставе имелось подсобное хозяйство, откармливали бычков и свиней. В хлеву до рези в глазах воняло навозом. Животные тревожно шарахались от людей, жались к стенам. Повар выбрал красновато-рыжего бычка с белой звездочкой во лбу. Приговаривая бычку на ухо мягкие на звук слова на азербайджанском языке, Валиев повел его из хлева. Животное не верило человеку, дрожало всем телом и поливало из стороны в сторону желтой мочой. Бычка привязали старым собачьим поводком к волейбольному столбу. Повар взялся левой рукой за едва проклюнувшийся рог, а правой погладил звездочку.

– Сюда бей. Сильно бей, да.

Бычок доверчиво потянулся мордой к Сергею, обнюхал. Мясистые ноздри шевелились забавно, по-детски, и в такт им дергались лопухи заросших рыжей шерстью ушей.

– Что стоишь?! Бей, да!