Время - ноль

Неожиданное нападение сбоку ошарашило Сергея, чуть не выложил правду.

– Если не признаешься, я тебе... ты у меня на всю жизнь запомнишь!

А вот это майор напрасно добавил. Когда Сергею угрожали, его лицевые мышцы самопроизвольно напрягались, желваки надавливали на челюсти, заставляя их сжаться намертво. Дальше с ним бесполезно было разговаривать: разжать зубы мог лишь для того, чтобы вцепиться в угрожавшего.

Вскоре особист понял это.

– Пошел вон!

Майору можно посочувствовать. Если Сергея Гринченко первого января рано утром вызвали на работу и погнали к черту на кулички расследовать ерундовое дело, которое никак не хочет расследоваться, он бы еще не такое сказал. Послал бы уж точно подальше.

Ничего, сейчас и у него будет возможность кое-кого послать. По проходу между кроватями шел дневальный, однопризывник Колия, заглядывал за тумбочки, грязь искал, но делал это с таким видом, будто должен клад найти. Медленно идет. Наверное, решает, как вести себя с Гринченко. Не заметить, что «молодой» развалился на койке, нельзя, а сделать замечание – вдруг тоже по зубам табуреткой получит? Да, не будет теперь Сергею житья на заставе...

– Борзеешь?

– Борзею, – ответил Сергей, не пошевелившись.

– Ну-ну... – не стал напрягать обстановку дневальный. – Иди в каптерку, «деды» зовут.

Вот и началось. Но пока особисты на заставе, «деды» побоятся трогать. Поэтому Гринченко вошел в каптерку без страха.

За столом у окна сидел сержант Груднев, делал альбом дембельский. Вылив из пластмассового пузырька светло-коричневую каплю клея на обратную сторону фотографии, сержант свернутой в трубочку бумагой размазал каплю. Приход Сергея он, казалось, не заметил. Зато Ашраф Валиев, сидевший на углу стола и перебиравший волосатыми лапами красный четки, сразу накинулся:

– Оборзел, салага?! Старшего бьешь?! Да я тебя, сын ишака!.. – кричал азербайджанец, размахивая длинными руками, и смотрел как-то двойным зрением, будто одновременно подглядывал сбоку или сверху, потому что обычным взглядом не видел. Боятся его или нет.

Сергей про себя посмеивался над потугами повара казаться грозным и над тем, что четки, мелькающие, пощелкивая, между их лицами, напоминают красную матадорскую тряпку, но почему-то раздражают того, кто ими размахивает.

Не спеша вклеив фотографию в альбом, Груднев пригладил русый чуб, нависающий узким козырьком над загорелым лбом, и остановил Ашрафа:

– Хватит, отойди от него.

Валиев мгновенно утих и с напускной неохотой отошел к окну. Оттуда хорошо просматривался двор, и если особисты захотят прогуляться в спальню, то будут вовремя замечены. Спектакль «деды» отрепетировали. Груднев и славился тем, что во всем, особенно в издевательстве над «молодыми», проявлял максимум изобретательности и осторожности.

Сержант закрыл альбом, положил руки на красный бархат обложки, как на библию, точно собрался дать клятву говорить правду и только правду. Вместо этого спросил:

– Знаешь, что ждет Колия?

– Догадываюсь.

– Как минимум дисциплинарный батальон, а то и в тюрягу закроют. Ну, даже если дисбат...

Ашраф Валиев негромко цыкнул и быстрее заперебирал четки, давая понять, что дисбат – очень неприятное наказание.

– У меня на квартале парень один живет, – продолжил Груднев, – до армии весь район гонял – тот ещё босяк! На службе ему впаяли два года дисбата. Вернулся он домой – никто узнать не может: даже в туалет строевым шагом ходит. Такие вот дела... ну. А ты что думаешь?

Гринченко неопределенно пожал плечами.

– Я вижу, ты не какое-нибудь чмо, не будешь человеку жизнь гробить, – сделал вывод Груднев. – Ну, подрались – с кем не бывает?! Не сажать ведь каждого. Прав я или нет?

– Прав, да, – поддакнул повар.

– Конечно, – согласился и Сергей.

– Значит, так. Скажешь, что приказал Колию... ну, допустим, не курить в бытовке, а он послал тебя. Ты ударил его, он дал сдачи. Получается уже не «дедовщина», а превышение власти. С тебя сержантские лычки спорют, но к концу службы опять получишь, домой поедешь при полном параде. А сели скажешь правду, загудит Колий года на три, как на соседней заставе прошлой осенью одного упрятали за то, что «молодому» щелбан отпустил. Представляешь, за щелбан – в тюрягу?! Вконец озверели! Знают же сами, что армия без «дедовщины» развалится, а что вытворяют?!

Сергей не спорил. Конечно, армия без «дедовщины» – ну, никуда, особенно, если ты сам «дед».

– Походит тебе такой вариант? Простишь Колия?

Повар оставил четки в покое, напряг толстое тело, готовясь с угрозами накинуться на Гринченко, и воровато глянул в окно, в сторону кабинета замполита.

Сергей презрительно улыбнулся и ответил:

– Подходит.

– Я знал, что он согласится! – радостно воскликнул Валиев и опять замахал руками и защелкал четками. – У меня ведь работает, разве я не понимаю сразу, что за человек, да! Ты это, если, туда-сюда, надо что-нибудь, мне скажи, всё сделаю.

– Пока я на заставе, служить будешь спокойно, – добавил Груднев, – а там и сам «черпаком» станешь.

– Никто не тронет, да, я тебе клянусь! – патетично пообещал и Ашраф, но всё ещё смотрел двойным зрением – подглядывал, верят ему или нет.