Время ненавидеть

Все! Зону обзора миновала. Вот моя деревня. А мой дом родной скрылся за коломяжскими избушками. Вернее, я за ними, за избушками, скрылась. Она именно здесь проходит, полустертая грань между городом и деревней. Сто метров всего и – другой мир. Теперь вперед и только вперед!

Прямо и только прямо! Или… налево? Или направо? Я же этим маршрутом ходила разик-другой от силы. И конечно только летом: матери детскую железную дорогу показывали по единственному ее приезду и на теннис до спортбазы сходили с Красилиным, когда он решил животик подобрать. (На полчаса его хватило, потом – корт не тот, ракетки не те, мячи облезлые, тренер, поручик Ржевский, на мои ноги пялится!…Гордись, что у твоей жены ноги, на которые пялятся! Нет, «ноги нашей здесь не будет! Ни моей, ни твоей!». Прикинулся, что скаламбурил. Прикинулся, что взъелся: «если тебе так нравится, можешь сюда ходить, но без меня. Дорогу найдешь?». Те ракетки, те! И корт тот, и мячи в меру мохнатые, и тренер навидался всяческих ножек. Просто уже в натуре у Красилина: вместо признания «не могу», деланное «не хочу». Ах, спорт миллионеров! Ах, Борис Беккер, Иван Лендл! Ах, ракеткой – ж-жих-х! Ах, все вовне, а мы внутри во всем белом!.. Это если чисто зрительно. Попробуй сам побегай, попотей! Попробовал… «Не хочу!». Признайся хоть однажды: не могу! Не-а! «Дорогу найдешь?»).

Дорогу найду!

Слева – гомон пьяный, пивная точка там.

Справа – церквушка голубенькая, святого Даниила Салоникийского.

Заступись, Даня! Где же дорожка на «Удельную»? Летом здесь все по-другому – черемуха, густо-зелено и вообще… по-другому. Определенно, у меня топологический кретинизм. Или патологический?

Ну где?! Где-е?! Асфальт еще должен быть…

Заступился, Даня. Вот он, асфальт. И электричка ориентирно простучала вдали. Железнодорожная станция «Удельная». Метро «Удельная». И будет горек мой удел… Топай, Красилина, топай. Километр, не меньше.

Узнаю! Узнаю!.. Котлован будущего кардиоцентра, спортбаза (она! она!), аллея дубовая, лесопарк, пустырь… Правильной дорогой идете, товарищи! Только летом лучше – парочки прогуливаются, физкультурники бегают, народ электрички, с дач возвращается… И… тенисто. Теперь же никого и ничего. В чистом поле под обстрелом.

Иди, Красилина, иди! И не думай. О чем угодно, но об этом не думай: обнаружат, догонят, поймают. Почему ОНИ непременно должны тебя обнаружить, догнать, поймать! ОНИ и знать не должны, что ты тут!

А вдруг? Мало ли, что не должны? Почему-почему? Потому, что у меня виктимность повышенная. Это такое слово. Очередное. Время от времени всплывают в обществе слова, и все кому не лень повторяют их к месту и не к месту, поддерживая в себе ощущение, что не отстают. Спорадический. Рефлексировать. Амбивалентный. Суицид. Виктимность. К месту и не к месту. Потом слова линяют, новые возникают. Модные.

Но в отношении меня виктимность – очень к месту. И к сожалению. Означает, что жертва сама провоцирует среду на то, чтобы стать жертвой. И не поведением, а самим фактом своего существования. Фатум! (О, еще одно слово того же ряда, слинявшее давно… но действительно фатум! Ведь за что мне все?! За какие грехи?!). И ничего не изменить. Поведение менять бессмысленно, это не от этого. А по поводу факта существования – моя решительность столь далеко пока не заходит… Нет, мне нравится это ПОКА! Сбрендила, Красилина? Нет! Мы молоды! Счастливы! Талантливы! Не чета слабакам-мужчинам! Всяким Красилиным, умозрительным теннисистам, всяким Петюням! Вот у кого виктимность так виктимность! У Петюни… Правильно, Красилина, черпай силы в мыслях о слабых, познавай в сравнении, черпай.

«Галина Андреевна, дождитесь, я сейчас приеду!».

Не было у бабы хлопот…

Петюня – хроническая жертва, просто хроническая! Жертва тех же баб из-за своего к ним отношения. И они как чуют. Ладно, похож на Есенина в худшие годы его, Есенина, жизни. Дело не в этом. Это не от этого. Мало ли смазливых мальчишек! (И смазливость Петюни относительна. Длинный и сутулый верблюд. Человек – звучит ГОРБО. Выпрямись ты, плечи расправь!.. Какие там плечи! Все же мужик должен быть мужиком, а не глистой в обмороке!). Не из-за формы он жертва, а из-за содержания. Содержание у него книжное: женщина – святое! Нашел с чем святость олицетворять, с нами!

Подобные Петюни первым делом непременно женятся и непременно на распоследних задрыгах.

Дубинушка стоеросовая! И билет у него тогда пропал, и юга первые в жизни. Тогда, сто лет назад… Уже и посадку объявили на Московском вокзале, уже толпа ринулась. И Петюня ринулся. Но не к вагону, а к ребятам с красными повязками – те волоком волокут соплячку, нагрузившуюся до выщипанных бровей. Верная кандидатка в «синеножки» годикам к тридцати, а пока ей вдвое меньше, но опыт уже солидный и не только по части «нагрузиться». По ней видать, по мату ее, по шмоткам, по всему. Московский вокзал!

И он, недоумушка, ринулся:

– Не смейте трогать девушку!