Время легенд

Вечерами, уставший от деревенской рутины, он снова тосковал по лесной тишине и вспоминал Дороню. За последнее время он много узнал о его судьбе, осознавая, до чего извилисты пути жизни людей. Надо было разыскать старика, поговорить. Дороня много помнил о Союзном, знал многих, кто пережил войну и революцию. Он был одним из немногих, кто ещё жил в том ушедшем времени.

Старик объявился лишь под самые холода, в конце октября. Проходя по третьей улице, на которой жил Мишаня, он собрал вокруг себя всех собак, потому что был в стельку пьяным. Увидав его сверху своего нового дома, где он мастерил фронтон, Мишка даже не стал спускаться: настолько был поглощён делом, и настолько Дороня был непригляден в своём виде. А на следующее утро его нашли на берегу Амура без признаков жизни. Те, кто видел его, поговаривали, что Дороня умер с лицом младенца, безмятежным. Ходили слухи о его насильственной смерти, что, мол, убили в пьяной драке. А может, и просто замерз. Таинственной была его смерть.

Дороня-то? Замёрз? Не вязалось это к такому человеку. У Мишки смерть вызвала досаду, ему было стыдно за то, что он не мог дать старику то, в чём тот нуждался, он не мог избавить его от одиночества. В то же время, оглядываясь на его жизнь, он не мог не позавидовать Дороне, и прежде всего той свободе, которая не всякому была по зубам. То, о чём догадывался Мишка, даже пугало его. Тайна смерти и заключалась в том, что для Дорони это и была свобода.

Когда приходит осень

Ещё на подходе к Манжурке, спускаясь с высокого ряжа Казанчихи, Сергей услышал звуки. Они доносились со стороны Кедровой. Любой звук в лесу был понятен для него, будь то едва уловимый шорох в темноте, где каждый зверь оставлял свой, неповторимый звук, или завывание двигателя далеко в распадках. Грош цена была лесному человеку, не способному слышать и различать всего этого.

Эти звуки, едва различимые среди шума деревьев и весёлого звона скатывающейся речки, подсказывали, что на Кедровой кто-то сидел. Подойдя ближе к броду, он уже был уверен, что бесхозная пасека обитаема и, стало быть, гнать коня через болотину нет никакого смысла.

Сергей нехотя слез и подтянул у седла подпруги. В дороге они ослабли, да и конь был не из лучших. Совхозный. Такого пусти в намёт, и помрёт на первой версте. Но лучше в седле, чем ногами по сопочкам. А к нему Сергей с детства был приучен.

«Ладно. Может, на Чащавитой никого нет. Не всё ли равно, где ночь коротать», – решил он, в душе, конечно же, переживая за то, что планы его были кем-то нарушены. Можно было, конечно, и потесниться, за компанию, народ-то весь свой, знакомый. Но в этот раз он уже настроился побыть один, и планы менять ему не хотелось.

От пасеки уже ничего не осталось: дом, наполовину сгнивший, остатки старого омшаника, где разный сброд коней своих привязывал, – не успели ещё спалить, да небольшая плешина точка, где когда-то стояли улья. Сергей хорошо представлял себе, что и там в этот момент тоже вполне кто-то мог находиться.

Когда-то на Чащавитой была неплохая пасека. Да, куда ни ткнись, везде они были, полные мёда и жизни. Отовсюду тянуло дымком от дымаря, слышался пчелиный гул. Всё исчезло в одночасье.

Омшаник и дом с трубой, построек не сосчитать, речка полная рыбы, зверья, что в зоопарке. Только вот пчеловод вывелся. Далеко стало ездить. Долго и дорого по нынешним временам. Это ведь не по шоссейке. А Чащавитая была в самой глуши. Туда и дороги, можно сказать, не было. Дальше только тайга да медведи. Но для охоты в самый раз. И зевак меньше. Хотя бродяг, конечно же, хватало.

«Посиживат, небось, шобла – и не выгонишь. Место вроде бы как ничьё», – размышлял он по этому поводу. Злился.

Он не стал заезжать на Кедровую. И так всё было ясно. Собак свора, ещё радио на всю округу орёт. Вот уж чего, а этого он не понимал. На кой хрен в тайге радио. Тишины что ли мало?

Целое лето Сергей мечтал выбраться из деревни, от суеты этой вечной отдохнуть, побродить опять же. Если не в избушке, так и у костерка перебиться можно. Осенью комара почти нет. А холод ему не страшен.

У ног улёгся Гуран и высунул язык.

– Ну, чшо, инвалид. Запарился, поди, – пожалел собаку Сергей. Кобель преданно посмотрел в глаза хозяина и облизнулся. – Ну и чего развалился, барин? И не сиделось же тебе дома. Полёживал бы рядом с будкой, охранял бы её. Или хоть на дороге, ворота караулил. Нет же, потащила тебя нелёгкая. Теперь не скули.

Жалко было кобеля. Собака досталась от соседа, а тот поработал два года в школе, да и уехал за хорошей жизнью прямиком в Москву. Не тащить же за собой кобеля неизвестно куда.