При Грише мы научились заниматься системным и обоснованным фандрайзингом, создали самую большую в Восточной Европе базу жертвователей, заключили долгосрочные договоры с крупными жертвователями, в числе которых, например, постоянный партнер фонда Сбербанк, запустили систему электронных и автоматических платежей, научились заниматься вдумчивым и эффективным пиаром, впервые привезли в страну и сделали доступными для врачей
Это, наверное, ужасно смешно и нелепо, но я всем сердцем полюбила и поняла Гришу в совершенно определенный конкретный момент. Зима 2008 года. Мы только что приняли решение провести большой концерт в пользу фонда в Доме музыки. А Гриша командирован налаживать отношения со Сбербанком, который должен не просто оплатить декорации для концерта, но стать крупнейшим нашим спонсором, таким долгосрочным другом. Это огромная, длительная и трудная работа. И вдруг он мне звонит и говорит: “Чулпаш, слушай, я по другому вопросу. Тут нам позвонили в фонд. Какая-то… сейчас, подожди, я прочту… какая-то Наями Камбэ́л. Да, – и он читает еще раз по слогам: – На-я-ми́ Кам-бэ́л хочет передать в наш фонд деньги. И просит это сделать со сцены”. Я прошу: “Гриша! – я еще не называла его тогда «дорогой», – Гриша, прочитай по буквам, кто звонил”. Он читает по буквам. “Ну, может быть, Наоми Кэмпбелл?” – спрашиваю я.
Разумеется, это была Наоми Кэмпбэлл. На концерте в Доме музыки мы пригласили ее на сцену. Она подарила нам сертификат на три миллиона рублей. ЧУЛПАН ХАМАТОВА
Глава 18. Концерт в Доме музыки
В далекой Америке живет моя подруга Энни, актриса и продюсер. Она никогда не была в России. И мы с ней начали строить планы и обсуждать все наши будущие маршруты по Москве за полгода до ее приезда. В каждом звонке по скайпу, в каждом письме мы предвкушали наши совместные прогулки по весеннему городу, которым не суждено было сбыться, потому что Энни приехала за десять дней до концерта фонда “Подари жизнь”. Днем, пока я бегала договариваться по тем или иным вопросам, она одна ходила по Кремлю и Третьяковской галерее. Вечером смотрела мои спектакли, а после спектаклей бегала вместе со мной. Бегать она могла, а договариваться нет, так как совсем не понимала русского языка и, как выяснилось позднее, вообще не понимала, что происходит. Через несколько дней после ее приезда мы в два часа ночи поехали на монтаж видеороликов, за которые взялась Катя Гордеева. Мчались во тьме в какой-то спальный район, где находилась квартира доброго человека, друга Катиного друга. У него дома стояла монтажка, которой он щедро разрешил пользоваться несколько ночей напролет. По дороге в одном из многочисленных московских ларьков того времени я купила сыр и хлеб, чтобы хоть как-то поддержать силы своей героической подруги и ее товарищей. Войдя в половине второго ночи в квартиру, я увидела Катю, приехавшую немного раньше после трудового дня на телевидении, и оставила хлеб и сыр в прихожей.
Катя выглядела как индеец, только что нанесший на лицо татуировки: по обеим ее щекам симметрично, в несколько рядов разлетались красные выпуклые пупырышки. Это была аллергия на количество выпитого энергетика.
Несколько ночей подряд она с друзьями монтировала “видео с детьми” для нашего концерта. И это притом, что их основную дневную работу никто не отменял. Сил у нее не оставалось совсем, поэтому их последние остатки она реанимировала с помощью вредных энергетических напитков.
Мои попытки разогнать всех по домам не увенчались успехом. И мы сели отсматривать видео уже все вместе.
Когда мы с Энни возвращались домой, а вернее, стояли в утренних пробках проснувшегося и спешившего на работу города, она, вздохнув, сказала: “Да… я даже не могу представить размер гонорара, за который я бы согласилась вот так ночами работать, убивая здоровье. Сколько ты заплатишь Кате за этот труд?”
“Зеро”, – ответила я.
До дома мы доехали в полной тишине. ЧУЛПАН ХАМАТОВА