Время итогов

Читаю, и от страницы к странице возрастает все больший интерес и создается какое-то неуловимо-светлое настроение, и как неожиданное «Ах!» — конец. Да почему же так мало? Да если бы хотя бы еще десяток страниц. Какая досада! Только-только познакомился с людьми, а их в «Родословной», несмотря на малый объем, много, только-только успел вглядеться в картины природы, и все... Но расставаться не хочется, и тогда снова перелистываю прочитанное и задерживаюсь на тех местах, которые настоятельно требуют читательских раздумий.

«Одиноко, дико в литературе брести на ощупь, без родословной, без мудроглазого деда, очевидца и действующего лица истории», — пишет Горышин.

Оказывается, для него родословная не только в своих родичах, хотя и о них он говорит с любовью и уважением, но родословная еще и в тех людях, в тех литераторах, без которых нет и не может быть писательского истока,

Но разве только писательского? Разве можно изолировать себя от тех, кто проложил нам путь, кто создавал историю нашего государства? Нет устья без истока, как нет и не может быть настоящего человека без его гражданской родословной.

Ласково и тепло рассказывает Горышин об Иване Сергеевиче — «мудроглазом деде», и вдруг ловишь себя на том, что автор очень добрый человек. Иначе никак, если он, говоря о «Карачаровском домике» — книге для детей Соколова-Микитова — вспоминает «Серую шейку» Мамина-Сибиряка, над которой плакал в детстве, «и эти слезы не позабылись во взрослой жизни», — не стыдится признаться он.

Рассказывает Горышин о многом — и об озере Ельня, и о том, откуда начинается Днепр, и о церкви Спас-на-Нередице, и о дупелиной охоте, и еще о многом другом, и незаметно вырисовывается сам рассказчик. Кто он? Может, сам автор? А может, лирический герой, редкий гость нашей прозы? Не знаю, но мне хорошо, что такой рассказчик есть.

Жаль, очень жаль, что «Родословная» так мала. Хотелось бы еще и еще читать, но ничего не поделаешь. Высматриваю в оглавлении еще что-либо, что привлекло бы мое внимание, и выбираю «Сто километров». Читаю. И как неожиданная радость — и эта вещь написана в той же интонации, что и «Родословная»! И я опять глотаю страницу за страницей. И здесь та же романтическая приподнятость, новые интересные раздумья, та же свежесть, и хочется, очень хочется в те места, о которых так увлекательно рассказывает Горышин.

«Дорога сама по себе — сюжет, композиция, фабула, нить для рассказа. Нанизывай главы, пейзажи, картины, портреты, попутные мысли внезапны и непреложны, как дорожные знаки», — есть такое место в «Родословной». Вроде бы все просто — «нанизывай»! Но эта простота кажущаяся. Горышин наделен редким даром говорить интересно о том, что вокруг нас и чего мы не замечаем.

О многом и о многом «попутно» говорит Горышин. И о Ромене Роллане, и о Владимире Луговском, и с поздним раскаяньем скажет о погибшем Викторе Головинском, с которым вместе учился, работал в газете, «но не нашлось у нас времени подружиться. Виктор первым ушел на Восточный Саян — молотком дробить в горах саянский камень... Я — следом за ним через год.

Я бежал к своей радуге и говорил: «Что делать, Витя? Что делать? Я стал плоше без тебя, бывал слабым, несправедливым, душевно мелким. Но я иду по сопкам под радугу».

К этим словам ничего нельзя добавлять, нельзя их пояснять. Они волнуют, облагораживают, делают жизнь если не легче, то лучше.

Таких по-светлому волнующих мест в прозе Горышина много. Есть они в третьей вещи этой книги, написанной, к моей радости, в той же счастливо найденной тональности.

Кольский полуостров, Баренцево море, Волга, северные реки — Печенга, Кундорож, Вяльня, озера Алла-акка-ярви, Паий-акка-Яур... Теперь становится понятна любовь Горышина и к Соколову-Микитову, и к Михаилу Пришвину, и не случайно он упоминает Тура Хейердала. Кроме того, что умеет делать Горышин в литературе, он еще и писатель-путешественник, причем писатель лирико-романтического настроя. И очень художественного глаза.

Медуза «радужная, большая, с прозрачной волнистой юбкой. Она складывала и поспускала юбку. Плыла». Так надо увидеть и так надо уметь сказать. А вот северная весна на болоте:

«Солнце восходит и плавит стылую низменность. Как сводная рота горнистов, играет зорю табун журавлей. Тележным обозом скрипит во все небо гусиная стая. Чайки и крачки, кроншнепы и турухтаны, и чибисы, и гагары, и кряквы, чирки — болото полно голосов. Таких концертов не знают боры, дубравы и даже пампасы. Болотные птицы сильноголосы и быстрокрылы». Как хорошо сказано! Не так уж трудно представить все это звонкоголосье птичьего края тому, кто не бывал там. А если уж говорить об охотниках, то они с досады, что не знают тех мест, просто должны лишиться сна.

Горышин природолюб и природовед. Без природы он не мыслит своей жизни, как и жизни человека вообще. И природе уделено много места в книге. Точнее, она пронизана ею. Но главное, конечно, люди. Их труд, их судьба, их жизнь, их печали и радости.