А ночью с охотниками случилась беда, ибо королева Медб тоже собрала свою Дикую Охоту, и две королевских процессии повстречались в лесу. Никто не пожелал сойти с тропы, чтобы пропустить соперника, но многие припомнили былые обиды. Бешеная скачка подогрела кровь, вдохновение битвы обуяло всадников — так произошло сражение Благого и Неблагого двора, первое после долгого перемирия. Древняя война продолжилась. Уже и не вспомнить, скольких эльфов обе стороны недосчитались в ту роковую ночь. Но больше всего Браннан горевал по дорогому другу и советнику Эйвеону, принцу грозовых дней, который был тяжело ранен в бою и несколько долгих месяцев находился между жизнью и смертью. Рыдала по старшему сыну и королева-мать Оона, призывая на голову Медб все мыслимые и немыслимые кары. В своих покоях неслышно плакала Олнуэн, ибо хоть и была она слепа, но видела лучше прочих, как братья короли всё больше отдаляются друг от друга. Она страшилась, что их разлад вскоре потрясёт всю волшебную страну.
Лишь к лету стало ясно, что Эйвеон выживет, но лицо его останется навеки обезображено огненным заклятием, а значит, он всё равно что умер. Ведь эльфы, как известно, ставят красоту превыше прочих достоинств. Увечный не может занимать высокую должность при дворе, урод становится изгоем. Все ждали, что Браннан изгонит Эйвеона прочь — даже госпожа Оона почти смирилась с грядущей утратой и заранее надела траур, — но тот отчего-то медлил.
Когда же настала годовщина роковой Охоты, король-воин со свитой вновь выехал в леса. Той ночью многие смертные стали его жертвами, и даже пара эльфов Благого двора пали под копытами королевских коней. Но Браннан рыскал по лесам в поисках иной добычи: он искал лисий огонь — редкий цветок, усиливающий чары. На заре король вернулся домой, неся в перчатке ветвь обжигающих рыжих колокольчиков с ярко-жёлтой сердцевиной и алыми прожилками. Ни с кем не посоветовавшись, он заперся в покоях Эйвеона, где совершил колдовской ритуал.
Наутро Каллахан узнал, что принц стал снова пригож собой и изгнание ему больше не грозит. Но радость оказалась преждевременной: Браннан не смог вернуть Эйвеону прежнее лицо, поэтому забрал и даровал ему чужое. Король-воин всегда недолюбливал Шона и счёл, что уж лучше тому стать изгнанником вместо Эйвеона. Об изгнании он объявил в тот же день — и, конечно, Каллахан с этим не согласился.
— Ты поступаешь не по чести. Оба они наши братья, и один не может быть важнее другого.